экономическая антропология wikipedia

(На Западе) Экономическая антропология - это поле, на котором западные экономисты пытается объяснить экономическое поведение человека в самом широком историческом, географическом и культурном масштабе. Западная экономическая антропология имеет сложную связь с дисциплиной экономики, где она подвергается критике.[1] Экономическая антропология вышла из работ польского основателя Бронислава Малиновского (Bronislaw Malinowski) и французского Марселя Мосса (Marcel Mauss) о природе взаимности (reciprocity в смысле реципрокность), как альтернативы рыночному обмену. Собственно, исследования экономической антропологии (формализм) сосредоточены как раз на обмене, тогда как марксистская школа, известная как "политическая экономия", напротив, фокусировалась на производстве.

После Второй мировой войны на экономическую антропологию большое влияние оказал экономический историк Карл Поланьи. Polanyi использовал антропологические исследования, чтобы утверждать, что истинный рыночный обмен был ограничен ограниченным числом западных, промышленных обществ. Он утверждал, что применение формальной экономической теории (формализм) к непромышленным обществам было ошибочным. В непромышленных обществах не было специальных экономических структур, обмен был "встроен" в такие нерыночные институты, как родство, религия и политика (идея, которую он заимствовал из Mauss). Поланьи назвал этот подход словом - Субстантивизм. До сих пор идут формалистско-субстантивистские дебаты, которые определили целую эпоху экономической антропологии. [2]

По мере того, как глобализация стала реальностью, а разделение между рыночной и нерыночной экономикой – между "Западом и остальными" [3] – стало несостоятельным, антропологи стали смотреть на взаимосвязь между различными типами обмена внутри рыночных обществ. Неосубстантивисты изучают способы, с помощью которых так называемая чистая рыночная биржа в рыночных обществах не соответствует рыночной идеологии. Экономические антропологи покинули примитивистскую нишу, в которую они были отправлены экономистами. Теперь они изучают операции корпораций, банков и глобальной финансовой системы с антропологической точки зрения.

Бронислав Малиновский, антрополог Лондонской школы экономики

В своей новаторской работе - Аргонавты из западной части Тихого океана (1922) - Бронислав Малиновский задал вопрос: "почему люди рискуют жизнью, чтобы путешествовать по огромным просторам опасного океана, чтобы отдать то, что кажется бесполезным безделушками?" (Он мог бы спросить об этом также и о том, что голландцы дают безделушки аборигенам острова Манхэттен). Малиновский тщательно проследил сеть обменов браслетами и ожерельями через острова Тромрианд и установил, что они являются частью системы обмена (круг Кула). Он заявил, что эта система обмена явно связана с политической властью.[4]

Браслет Kula из островов Тромрианд.

В 1920-х годах и позже исследование Малиновского стало предметом дебатов с французским антропологом Марселем Моссом, автором Очерка о даре (Essai sur le don, 1925).[5] Малиновский подчеркнул обмен товарами между отдельными лицами и их неальтруистические мотивы для дачи: они ожидали возврата равной или большей стоимости. Другими словами, взаимность является скрытой частью дарения; никакой "Свободный подарок" не дается без ожидания взаимности.

Мосс, напротив, подчеркнул, что подарки были не между отдельными лицами, а между представителями больших коллективов. Эти подарки были, по его утверждению, "тотальной постановкой" ("total prestations").

"Они не были простыми, отчуждаемыми товарами, которые можно было купить и продать, но, как "коронные драгоценности", воплощение репутации, истории и чувства идентичности "корпоративной kin group", такой как линия королей. Учитывая ставки, Мосс спросил: "почему кто-то их отдал? "Его ответом была загадочная концепция, хау, дух дара."

Большая часть путаницы (и вытекающих из нее дебатов) была вызвана плохим переводом. Мосс, по-видимому, утверждал, что отдается возвращенный подарок, чтобы сохранить самые отношения между дающими; неспособность вернуть подарок заканчивает отношения и обещание любых будущих подарков. Основанный на улучшенном переводе, Джонатан Парри продемонстрировал, что Мосс утверждал, что концепция "чистого дара", данная альтруистически, появляется только в обществах с хорошо развитой рыночной идеологией.[4]

Концепцию Мосса "total prestations" доработала в конце 20-го века Аннет Вайнер (Annette Weiner), которая вновь прошла по маршруту Малиновского на островах Тромбрианд. Ее критика 1992 года была двоякой: она прежде всего отметила, что в островном обществе Тромрианд существует система родственных отношений, и что женщины обладают значительной экономической и политической властью, поскольку наследство передается по женской линии. Малиновский пропустил это и проигнорировал обмены женщин в своем исследовании. Во-вторых, Вайнер развил довод Мосса о взаимности и "духе дара" с точки зрения " неотъемлемого имущества: парадокс удержания при даче."[6] Вайнер противопоставляет "движимые товары", которые можно обменять, на "неподвижные товары", которые служат для того, чтобы вернуть подарки (в деле Trobriand мужские подарки Кула - это подвижные подарки по сравнению с подарками из женского землевладения). Она утверждает, что данные конкретные товары, такие как королевские драгоценности, настолько отождествляются с конкретными группами, что, даже если они даны, они не являются по-настоящему отчужденными. Однако не во всех обществах существуют такие виды благ, которые зависят от существования конкретных родственных групп. Французский антрополог Морис Годелье (Maurice Godelier)[7] еще больше толкнул анализ в Enigma of the Gift (1999).[8]

Альберт Шрауверс (Albert Schrauwers) утверждал, что виды обществ, используемые в качестве примеров Вайнером и Годелье (включая круг Кула в Trobriands, Потлатч коренных народов Тихоокеанского Северо-Западного побережья в Соединенных Штатах и Канаде, и Тораджа South Sulawesi, Индонезия), все характеризуются ранжированными аристократическими группами kin, которые соответствуют Клоду Леви-Штраус "модель" домашних обществ" (где "дом" относится как к благородной родословной, так и к их поместью). Он утверждает, что для сохранения земель, отождествляемых с определенными родственными группами, и сохранения их места в ранжированном обществе даются общие сведения.[8]

Основная статья: Moka exchange

Три тонконанских дворянских дома в деревне тораджан.

Непонимание того, что Мосс имел в виду под "духом дара", привело к тому, что некоторые антропологи противопоставили "даровые экономики" с "рыночными экономиками", представив их как полярные противоположности и подразумевая, что нерыночный обмен всегда был альтруистическим.

В своей книге "Экономика каменного века" (1972) Маршалл Салинс (Marshall Sahlins), известный американский культурный антрополог, выделил три основных типа взаимности.[9] подарок или всеобщая взаимность-это обмен товарами и услугами без учета их точной стоимости, но часто с расчетом на то, что их стоимость со временем сбалансируется. Сбалансированная или симметричная взаимность возникает, когда кто - то дает кому-то другому, ожидая справедливого и ощутимого возврата-в указанном количестве, времени и месте. Рыночная или отрицательная взаимность-это обмен товарами и услугами, при котором каждая сторона намеревается получать прибыль от обмена, часто за счет другой. Подарочные экономики, или обобщенная взаимность, происходят в рамках тесно связанных родственных групп,и чем более отдаленным партнером по обмену, тем более несбалансированным или отрицательным становится обмен.

Эта оппозиция была классически выражена Крисом Грегори в его книге "подарки и товары" (1982). Грегори утверждал, что Товарная биржа - это обмен отчуждаемыми предметами между людьми, находящимися в состоянии взаимной независимости, устанавливающий количественную связь между обмениваемыми предметами ... обмен подарками - это обмен неотчуждаемыми предметами между людьми, находящимися в состоянии взаимной зависимости, устанавливающий качественную связь между трансакторами" (курсив.)[10]

Товарообмен

Обмен подарками

мгновенный обмен

отложенный обмен

отчуждаемые товары

неотъемлемые блага

независимые актеры

зависимые субъекты

количественные соотношения

качественные отношения

между объектами

между людьми

Однако другие антропологи отказались рассматривать эти различные "сферы обмена" как полярные противоположности. Мэрилин Стратерн (Marilyn Strathern), писавшая на аналогичной территории в Папуа - Новой Гвинее, отвергла полезность оппозиции в гендере дара (1988).[11]

Основная статья: сферы обмена Spheres of exchange

Взаимосвязь новых систем рыночных обменов с местной нерыночной биржей оставалась для антропологов недоумением. Пол Боханнан (Paul Bohannan) (см. ниже, в рамках субстантивизма) утверждал, что Тив Нигерии имеет три сферы обмена и что только определенные виды товаров могут быть обменены в каждой сфере; каждая сфера имеет свою собственную разную форму денег.[12] аналогично, модель Клиффорда Гертца "двойной экономики" в Индонезии [13](Clifford Geertz) и модель Джеймса К. Скотта "моральной экономики" (James C. Scott) [14] выдвигались гипотезы о том, что различные обменные сферы формируются в обществах, вновь интегрированных в рынок; оба они выдвигали гипотезу о сохранении культурно упорядоченной "традиционной" обменной сферы, устойчивой к рынку. Герц использовал эту сферу для объяснения самоуспокоенности крестьян перед лицом эксплуатации, а Скотт-для объяснения крестьянского восстания. Эта идея была принята, наконец, Джонатаном Парри и Морисом Блохом (Maurice Bloch), которые спорили в деньгах и морали обмена (1989) что" транзакционный порядок", посредством которого происходит долгосрочное социальное воспроизводство семьи, должен сохраняться отдельно от краткосрочных рыночных отношений.[15]

В своем классическом обобщении дебатов по обмену подарками Джонатан Парри подчеркнул, что идеологии "чистого дара" (в отличие от "total prestations"), скорее всего, возникнут в сильно дифференцированных обществах с развитым разделением труда и значительным коммерческим сектором.[16] Шрауверс проиллюстрировал одни и те же моменты в двух различных областях в контексте "перехода к капиталистическим дебатам" (см. Политическая экономика Political Economy).

Шаронский храм, Шарон, Онтарио, около 1860 года.

Он задокументировал преобразования в Памоне Центрального Сулавеси, Индонезия, поскольку они были включены в глобальные рыночные сети в течение двадцатого века. По мере того, как их повседневная деятельность по производству и потреблению становилась все более товарной, они разрабатывали систему обмена оппозиционными подарками (posintuwu), которая финансировала социальную репродуктивную деятельность, тем самым сохраняя более крупные родственные, политические и религиозные группы. Эта" чистая подарочная "обменная сеть возникла из более ранней системы" total prestations.[17]

"Бесплатные подарки" от Posintuwu кульминацией в обмене bridewealth на свадьбу в Pamona.

Точно так же, анализируя тот же "переход к капиталистическим дебатам" в начале 19-го века в Северной Америке, Шрауверс задокументировал, как новые оппозиционные "моральные экономики" росли параллельно с появлением рыночной экономики. По мере того, как рынок становился все более институционализированным, так же как и ранние утопические социалистические эксперименты, такие как "дети мира", в Шароне, Онтарио, Канада.

Они построили богато украшенный храм, посвященный сакрализации благотворительности; это в конечном итоге было институционализировано как организация взаимного кредита, разделение земли и кооперативный маркетинг. В обоих случаях Шрауверс подчеркивает, что эти альтернативные обменные сферы тесно интегрированы и мутуалистичны с рынками по мере того, как товары перемещаются в каждый канал и выходят из него.[18] Парри также подчеркнул, используя пример благотворительной дачи милостыни в Индии (Dana), что" чистый подарок "милостыни, данный без ожидания возвращения, может быть" ядовитым. То есть дар милостыни, олицетворяющий грехи дающего, когда даны ритуально чистым жрецам, оседлал этих жрецов примесями, от которых они не могли очиститься. "Чистые дары", данные без возврата, могут помещать получателей в долг, а следовательно, в зависимый статус: яд дара.[19] Хотя дети мира пытались сакрализовать чистую дачу милостыни, они нашли благотворительность, создавшую трудности для реципиентов. Он подчеркнул их близкое банкротство и, следовательно, открыл их для судебных исков и бессрочного лишения свободы за долги. Вместо того, чтобы принять благотворительность, бесплатный подарок, они выбрали кредиты.[18]

Основная статья: Утечка товарного пути Commodity Pathway Diversion

Вместо того, чтобы подчеркнуть, как конкретные виды объектов либо подарки или товары, которые будут продаваться в ограниченных сферах обмена, Арджун Аппадурай и другие начали смотреть на то, как объекты текли между этими сферами обмена. Они сместили внимание от характера человеческих отношений, сформированных через обмен, и поместили его на" социальную жизнь вещей". Они рассмотрели стратегии, с помощью которых объект может быть " сингулярным"(сделанный уникальный, особенный, единственный в своем роде) и так снят с рынка. В качестве примера можно привести церемонию бракосочетания, которая превращает купленное кольцо в незаменимую семейную реликвию.

Обручальные кольца: товар или чистый подарок?

Сингуляризация - это обратный, казалось бы, неотразимый процесс коммодификации. Эти ученые показывают, как все экономики представляют собой постоянный поток материальных объектов, которые входят и оставляют конкретные сферы обмена. Похожий подход придерживается Николас Томас, который изучает один и тот же спектр культур и антропологов, которые пишут о них, и перенаправляет внимание на "запутанные объекты" и их роли как подарки и товары.[20] этот акцент на вещи привел к новым исследованиям в "исследованиях потребления" (см. ниже).

Основная статья: формалистско-субстантивистские дебаты

Неторговое натуральное сельское хозяйство в Нью-Мексико: обеспечение домохозяйствами или "экономическая" деятельность?

Оппозиция между субстантивистскими и формалистскими экономическими моделями была впервые предложена Карлом Поляньи в его работе "Великая трансформация" (1944). Он утверждал, что термин "экономика" имеет два значения: формальное значение означает экономику как логику рационального действия и принятия решений, как рациональный выбор между альтернативным использованием ограниченных (дефицитных) средств.

Второй, субстантивный смысл, однако, не предполагает ни рационального принятия решений, ни условий дефицита. Это просто относится к изучению того, как люди зарабатывают на жизнь из своей социальной и природной среды. Стратегия жизнеобеспечения общества рассматривается как адаптация к его окружающей среде и материальным условиям, процесс, который может или не может включать максимизацию полезности. Субстантивное значение "экономики" рассматривается в более широком смысле "экономии" или "обеспечения". Экономика - это просто способ, которым члены общества удовлетворяют свои материальные потребности. Антропологи восприняли субстантивистскую позицию как эмпирически ориентированную, поскольку она не навязывала западные культурные предположения другим обществам, где они могут быть не оправданы. Формалист против Субстантивистские дебаты не были между антропологами и экономистами, однако, но дисциплинарные дебаты в основном ограничивались журналом Research in Economic Anthropology. Во многих отношениях он отражает общие дебаты между объяснениями" etic" и "emic", определенными Марвином Харрисом в культурной антропологии того периода. Основными сторонниками субстантивистской модели были Джордж Далтон и Пол Боханнан. Такие формалисты, как Раймонд Ферт и Гарольд К. Шнайдер утверждалось, что неоклассическая модель экономики может быть применена к любому обществу в случае внесения соответствующих изменений, утверждая, что ее принципы имеют универсальную обоснованность.

Для некоторых антропологов субстантивистская позиция не заходит достаточно далеко. Стивен Гудеман, например, утверждает, что процессы получения средств к существованию построены в культурном отношении. Таким образом , модели средств к существованию и связанные с ними экономические концепции, такие как обмен, деньги или прибыль, должны быть проанализированы через местные способы их понимания. Вместо того, чтобы изобретать универсальные модели, укореняющиеся в западных экономических терминологиях, а затем применяющие их без разбора ко всем обществам, ученые должны понять "местную модель".

В своей работе о жизнеобеспечении Гудеман стремится представить "собственное экономическое строительство людей" (1986:1); [21] то есть, собственные концепции или ментальные карты экономики и ее различных аспектов. Его описание крестьянской общины в Панаме показывает, что местные жители не вступали в обмен друг с другом, чтобы получить прибыль, а скорее рассматривали его как "обмен эквивалентами", а стоимость обмена товара определяется расходами на его производство. Только сторонние торговцы получали прибыль в своих отношениях с общиной; это была полная тайна для местных жителей, как им это удалось.

“Получение средств к существованию может быть смоделировано как причинно-следственный и инструментальный акт, как естественная и неизбежная последовательность, как результат сверхъестественных распоряжений или как сочетание всего этого.” - Гудеман 1986: 47 [21]

Гудеман также критикует субстантивистскую позицию за навязывание своей универсальной модели экономики доиндустриальным обществам и тем самым совершая ту же ошибку, что и формалисты. Признавая, что субстантивизм справедливо подчеркивает значение социальных институтов в экономических процессах, Гудеман считает любую дедуктивную универсальную модель, будь то формалистскую, субстантивистскую или марксистскую , этноцентрической и тавтологической. По его мнению, все они моделируют отношения как механистические процессы, принимая логику естествознания, основанную на материальном мире, и применяя ее к человеческому миру. Вместо того, чтобы" присвоить себе привилегированное право моделировать экономику своих подданных", антропологи должны стремиться понять и интерпретировать местные модели (1986:38).[21] такие локальные модели могут радикально отличаться от своих западных аналогов. Например, Iban использует только ручные ножи для сбора риса. Хотя использование серпов может ускорить процесс сбора урожая, они считают, что это может вызвать дух риса бежать, и их желание предотвратить этот результат больше, чем их желание сэкономить процесс сбора урожая.

Гудеман доводит постмодернистский культурный релятивизм до логического завершения. В целом, однако, культурализм можно также рассматривать как продолжение субстантивистского взгляда, с более сильным акцентом на культурный конструктивизм, более детальным отчетом о местных понятиях и метафорах экономических концепций и более пристальным вниманием к социально-культурной динамике, чем последняя (см. Hann, 2000).[22] Культуралисты, как правило, являются как менее таксономическими, так и более культурно релятивистскими в своих описаниях, критически размышляя о властных отношениях между этнографом (или "моделистом") и предметами его или ее исследования. В то время как субстантивисты, как правило, фокусируются на институтах как на их единице анализа, культуралисты полагаются на детальный и всесторонний анализ конкретных местных общин. Оба мнения сходятся во мнении, отвергая формалистское предположение о том, что все поведение человека может быть объяснено с точки зрения рационального принятия решений и максимизации полезности.

Культурную критику можно критиковать с разных точек зрения. Марксисты утверждают, что культуралисты слишком идеалистичны в своем понятии социальной конструкции реальности и слишком слабы в своем анализе внешних (т. е. материальных) ограничений на людей, которые влияют на их выбор средств к существованию. Если, как утверждает Гудеман, локальные модели нельзя противопоставить универсальному стандарту, то они не могут быть связаны с гегемонистскими идеологиями, распространяемыми могущественными, которые служат нейтрализации сопротивления. Это еще больше осложняется тем, что в эпоху глобализации большинство культур интегрируются в глобальную капиталистическую систему и находятся под влиянием западных способов мышления и действий. Локальные и глобальные дискурсы смешиваются, и различия между ними начинают стираться. Несмотря на то, что люди сохранят аспекты существующих мировоззрений, универсальные модели могут быть использованы для изучения динамики их интеграции в остальной мир.

Предприниматели на "несовершенных рынках"

Вдохновленные коллекцией "торговля и рынок в ранних империях" под редакцией Карла Поланьи, субстантивисты провели широкое сравнительное исследование поведения рынка в традиционных обществах, где такие рынки были встроены в родство, религию и политику. Таким образом, они оставались сосредоточенными на социальных и культурных процессах, которые формировали рынки, а не на индивидуальном сфокусированном исследовании экономного поведения, найденном в экономическом анализе. Джордж Далтон и Пол Бохэннон, например, опубликовали коллекцию о рынках в странах Африки к югу от Сахары.[23] Педларс и Принцес: социальное развитие и экономические изменения в двух индонезийских городах Клиффорд Гертц сравнил предпринимательскую культуру Исламской Явы с Индуизированным Бали в постколониальный период.[24] в Java торговля была в руках благочестивых мусульман, в то время как на Бали более крупные предприятия были организованы аристократами.[25] со временем эта литература была переориентирована на "неформальные экономики" - рыночную деятельность, лежащую на периферии легальных рынков.[26] теория модернизации развитие побудило экономистов в 1950-х и 1960-х годах ожидать, что традиционные формы труда и производства исчезнут в развивающихся странах. Однако антропологи обнаружили, что этот сектор не только сохранялся, но и расширялся новыми и неожиданными способами. Принимая, что эти формы производства были там, чтобы остаться, ученые начали использовать термин неформальный сектор, который приписывают британский антрополог Кит Харт в исследовании по Гане в 1973. Эта литература фокусируется на "невидимой работе", выполняемой теми, кто выходит за рамки формального производственного процесса, как, например, производство одежды домашней прислугой, или теми, кто связан рабочими в потогонных условиях. По мере того, как эти исследования перешли на неформальный сектор экономики западных стран, в этой области доминируют те, кто придерживается политического экономического подхода.[27]

В то время как многие антропологи, такие как Гудеман, были обеспокоены экономическим поведением крестьян, другие обратились к анализу рыночных обществ. Экономический социолог Марк Грановеттер представил для этих исследователей новую исследовательскую парадигму (Нео-субстантивизм). Грановеттер утверждал, что неолиберальный взгляд на экономические действия, которые отделяли экономику от общества и культуры, способствовал созданию "неполной связи", которая распыляет поведение человека. Он также утверждал, что у субстантивистов была "чрезмерно социализированная" точка зрения экономических субъектов, отказываясь видеть, как рациональный выбор может повлиять на то, как они действовали в традиционных, "встроенных" социальных ролях. Нео-Субстантивизм накладывается на "старую" и особенно новую институциональную экономику.