Глава 7. ЧАСТЬ 1: ФИРМА

Лекция 7 ЧАСТЬ 1

С практической (предпринимательской) точки зрения, возможно, самая важная глава, так как из нее следуют вполне практические рекомендации по созданию и управлению фирмой.

Посвятим нашу сегодняшнюю лекцию детальному анализу разделения труда.

А то я все говорю «разделение труда, разделение труда», но ничего, кроме интуитивного понимания, за этим пока не стоит. Давайте, наконец, пощупаем, что это такое.

Почему существует разделение труда? Обычный ответ на этот вопрос заключается в следующем. Разделение труда существует потому, что работник, выполняющий отдельную производственную операцию, работает лучше, чем когда он выполняет ее как часть производственного процесса в целом. Мол, это известно еще со времен А. Смита и является чуть ли не аксиомой.

Действительно, если мы сравним производительность ремесленника, изготавливающего продукт от начала до конца, и группу работников, делающих то же самое изделие, когда каждый из них постоянно выполняет только одну операцию, то часто мы увидим значительную разницу в производительности. С этого наблюдения и начинается «Богатство народов» Смита. Это тот самый пример булавочной фабрики, о котором я говорил в первой лекции.

И все-таки разделение труда существует. Давайте разбираться почему.

Адам Смит рассказывает нам сказку о том, как в некоем древнем племени один человек замечает, что он выделывает луки и стрелы быстрее и лучше своих соплеменников. После этого он начинает обменивать свою продукцию на дичь, становится оружейником, и все начинают жить лучше.

Я уже говорил, что у А. Смита в его небольшом тексте про разделение труда гениальные догадки тесно соседствуют с совершенно нелепыми утверждениями. Тут мы сталкиваемся как раз с таким случаем.

При всей наивности этой сказки в ней есть один важный момент, на который я бы хотел обратить особое внимание. Воображаемый дикарь А. Смита имеет возможность непосредственно сравнивать производительность своей деятельности с производительностью других членов племени. Такая осведомленность о делах других людей формально, быть может, и не попадает под определение «тайного сговора», но явно противоречит базовым предпосылкам неоклассики. Напомню — в ней вся необходимая для принятия индивидуумом решений информация содержится в рыночных ценах, и только в них.

Итак, важным условием возникновения разделения труда является то, что люди работают на глазах друг у друга. Вот о чем на самом деле говорит нам А. Смит. Добавлю от себя — или на глазах у кого-то одного, под чьим контролем их деятельность находится.

Раз уж А. Смит говорит о племени, то в нем, то есть в племени, наверное, должен быть вождь, который присматривает за тем, кто что делает и как работает. И вот вождь как раз вполне может выделить одного из членов племени как лучшего изготовителя стрел и луков. И принять решение, что вот этот молодой человек делает только стрелы и луки, а остальные должны делиться с ним охотничьей добычей.

А так ли обязательно вождю, чтобы назначенный им на роль оружейника человек изначально показывал успехи в изготовлении луков и стрел? Конечно, это было бы желательно, но вовсе не обязательно.

Давайте разберемся, каким мотивом руководствуется вождь, когда принимает такое решение.

Его мотив — повышение управляемости. Если все члены племени изготавливают луки и стрелы когда им заблагорассудится, племя может регулярно сталкиваться с ситуацией, когда надо идти на охоту, а идти не с чем. Что делать вождю? Бегать и уговаривать соплеменников, чтобы они не забывали заняться изготовлением оружия? Или поручить эту критически важную сферу деятельности какому-нибудь одному члену племени, обеспечив его всем необходимым?

В этом последнем случае вождь точно знает, с кого спрашивать за то, чтобы оружие было готово вовремя и в нужном количестве. Появляется реальная ответственность и повышается способность вождя управлять делами племени.

Еще раз подчеркну: для того, чтобы принять такое решение, совершенно необязательно, чтобы назначенный человек был изначально искусен именно в оружейном деле. Скорее всего, будет выбран не самый искусный, а самый надежный, ответственный человек.

А вот дальше, скорее всего, и случится чудо повышения производительности вследствие разделения труда. Человек, постоянно сосредоточенный на изготовлении одного и того же изделия, будет совершенствоваться в своей профессии. И в итоге вождь и все племя в целом получат неожиданный приятный бонус в виде увеличения количества производимого оружия и улучшения его качества.

Я тоже не удержался и рассказал вам сказку. Но мне кажется, что эта сказка более убедительна, нежели та, которую рассказал нам А. Смит.

Давайте двинемся немного дальше. Играет ли в этой истории какую-нибудь роль численность племени? Да, и двоякую. С одной стороны, чем больше племя, тем сложнее им управлять и тем больше заинтересованность в наведении порядка путем разделения труда.

С другой стороны, решение управленческой проблемы путем разделения труда имеет смысл, опять-таки, если племя достаточно большое и его потребности в определенной продукции таковы, что ее изготовлением можно занять одного (а может быть, и не одного) человека полностью64. В маленьком племени оружейник будет либо бездельничать часть времени, вызывая недовольство других, либо его потребуется регулярно загружать какой-то другой деятельностью.

В первом случае в дополнение к недовольству членов племени общая производительность сообщества может даже уменьшиться (если она не будет в достаточной мере компенсирована ростом индивидуальной производительности оружейника). В последнем же случае перед вождем встает сложная управленческая задача: полностью определить схему загрузки оружейника различными видами деятельности, так чтобы они не вступали в противоречие друг с другом. Тут важно, чтобы не произошло размывания ответственности — ради чего, собственно, все и затевалось.

К тому же скорость совершенствования оружейника будет меньше, чем в случае полной занятости одним видом деятельности. Но это уже соображение «извне» ситуации. «Внутри» ее оно не работает, поскольку возможность роста производительности изначально не принимается во внимание.

Я сейчас сделаю, наверное, очень революционное утверждение. Рынок не имеет никакого отношения к созданию разделения труда. Разделение труда может происходить только в нерыночно организованных социально-управленческих структурах.

Именно поэтому неоклассике, полностью сосредоточившейся на изучении рынка, приходится просто констатировать существование разделения труда, никак не объясняя, откуда оно взялось. То есть, конечно, полностью обойти этот вопрос не удается. Поэтому какие-то слова говорятся. И возможно, кто-то что-то по этому поводу слышал, так что мне придется уделить этому вопросу немного внимания.

Первая версия заключается в том, что разделение труда формируется как результат многочисленных проб и ошибок. Это, как мы понимаем, чисто риторическое утверждение. Чтобы оно было хоть сколько-нибудь реальным, надо объяснить, что именно пробуется. А самое главное, исходя из каких ожиданий. Какой результат хочет получить человек, пробуя что-то?

В этом объяснении человек представляется каким-то совершенно бессмысленным существом, которое пробует что попало, просто чтобы попробовать, ради самого процесса — а нам при этом твердят о рациональности. Рациональный человек, прежде чем что-то попробовать, должен выдвинуть какую-то гипотезу, желательно простую.

У человека, который решит специализироваться на чем-то одном, гипотез должна быть целая куча. Тут не только гипотеза о том, что его труд станет производительнее. Но и что его труд станет производительнее, чем у других, про которых он ничего не знает. А вдруг так окажется, что другие этот продукт все равно делают быстрее и лучше, просто он сам изначально такой неумеха. Да, и еще гипотеза, что если у него все-таки все получится в соответствии с его предыдущими гипотезами, то он сможет уговорить других людей обменяться.

Конечно, человек много чего делает методом проб и ошибок. Например, с помощью этого метода он отделил съедобные растения от несъедобных, и на этом пути пострадало огромное количество людей. Но мы с вами понимаем, какие побуждения заставляли человека пробовать неизвестные плоды. А вот какие побуждения заставляли его организовывать разделение труда в условиях, когда они ничего не могли знать о его возможных последствиях, — этого нам не объясняют.

Ну и еще одно соображение. Допустим, что в глубокой древности разделение труда в действительности появилось в результате проб и ошибок. В конце концов, никто там не был, и что было на самом деле, не знает. Но означает ли это, что и вся современная индустриальная система с ее глубочайшим разделением труда — создана в результате проб и ошибок?

Тут как раз уместно перейти к еще одному объяснению появления разделения труда. В современной экономике мы, на самом деле, часто можем наблюдать, как идет процесс проб и ошибок. Речь идет о новых продуктах. Действительно, фирмы регулярно пытаются выйти на рынок с какими-нибудь новыми продуктами. При этом обычно расчеты владельцев этих фирм оказываются ошибочными65. Но некоторые из продуктов становятся успешными и закрепляются на рынке. Таким образом, количество товаров в экономике растет, каждый новый товар производится или, по крайней мере, мог бы производиться новым производителем — и вроде бы углубление разделения труда получает свое объяснение.

Но это совершенно не так. Здесь мы оказываемся в сфере маркетинга, а не экономической теории. С точки зрения экономической теории главным эффектом разделения труда, почему о нем и следует говорить как о важном явлении, даже в неоклассике, является увеличение производительности. Обычно при производстве одного и того же продукта — здесь уместно еще раз вспомнить А. Смита с его примером про булавки. Инновационное объяснение увеличения разделения труда, приправленное концепцией проб и ошибок, к росту производительности не имеет никакого отношения. Оно в какой-то мере может объяснить рост разнообразия продуктов, но не рост разнообразия профессий. А мы должны объяснить именно его.

Вернемся теперь к основной теме. Как связаны между собой разделение труда и рынок? Я уже сказал, что рынок не имеет никакого отношения к появлению разделения труда. Но рынок существует, и существует именно потому, что существует разделение труда. В чем тут фокус?

Вернемся обратно к нашему племени с его вождем и внутриплемен- ным разделением труда. Предположим, что племя большое, и многие виды деятельности выделены в отдельные профессии. В нем есть несколько оружейников, заготовщики дров, водоносы, гончары, выде- лыватели шкур и т. д. Что произойдет, если вождь племени, который организовал это разделение труда и установил внутренние правила, согласно которым представители отдельных профессий снабжаются всем необходимым, внезапно исчезнет? Ну, или все члены племени перестанут ему подчиняться.

Тут возможны несколько вариантов. Первый, самый хороший и наименее вероятный. Члены племени продолжат производить то же самое, что и производили, только теперь они будут обмениваться произведенными продуктами добровольно, в пропорциях, близких к тем, которые были установлены ранее. Рынок не рынок, но что-то похожее на него у нас установится.

Я бы хотел напомнить наше рассуждение из пятой лекции: мы отлично можем смоделировать рынок на основе воспроизводственного контура с жесткими пропорциями, а вот как будет работать рынок, если эти пропорции нарушатся, нам неизвестно. Я не буду развивать эту тему, просто замечу, что все не так просто, как может показаться.

Второй вариант, самый плохой и, к сожалению, наиболее вероятный. Племя, скорее всего, утратит достигнутый уровень разделения труда. Каждый начнет производить все необходимое для выживания самостоятельно. Уровень жизни всех участников племени упадет, кто-то, а именно те, кто занимается ремеслами и не производит продовольствие, не смогут приспособиться к новой ситуации со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Почему я считаю этот вариант наиболее вероятным? А потому что у меня на глазах происходил распад СССР. Аналогия между Советским Союзом и доисторическим племенем может поначалу показаться неуместной, но на самом деле в рамках нашего рассуждения она абсолютно точна.

В СССР был «вождь», который организовывал систему разделения труда. В какой-то момент власть этого «вождя» стала слабеть, а потом он и вообще пропал. Но даже когда вождь еще существовал, члены племени, союзные республики (а также и некоторые российские регионы) начали возмущаться. Сколько было разговоров: почему нас заставляют делиться с другими тем, что мы производим. Вот если бы мы не делились, то зажили бы прекрасно. Вся страна несколько лет была погружена в разговоры на тему «кто кого кормит». ЦСУ СССР даже начало выпускать отчетность по балансам межрегиональных связей — кстати, очень интересный материал. Там фактически предсказаны все процессы, которые потом происходили, и даже до сих пор происходят на постсоветском пространстве. Впрочем, тогда все это мало кого интересовало.

А что произошло, когда «вождь» исчез? Тогда было в моде выражение «разрыв хозяйственных связей». Этим разрывом объяснялась львиная доля кризисного спада экономик постсоветских государств. Между прочим, все это произошло в условиях, когда экономические отношения изначально строились на денежной основе, то есть первому варианту — переходу к рыночным отношениям, казалось бы, ничто не препятствовало. Не надо было изобретать деньги, создавать необходимые институты и инфраструктуру.

В результате уровень разделения труда советского времени был потерян. Впоследствии хозяйственные связи стали потихоньку налаживаться. Но, обращу ваше внимание, на основе доллара. То есть по соседству с племенем оказался мощный рынок, члены племени стали с ним взаимодействовать, а потом уже на этой основе стали взаимодействовать друг с другом, и какой-то рынок в конце концов все-таки получился.

Собственно, это и есть еще один вариант развития событий в том примере с древним племенем, который мы рассматриваем. Переход к рынку возможен только тогда, когда рядом уже существует другой рынок. Тогда некоторые члены племени начинают выходить на него, а потом они начинают взаимодействовать и друг с другом, восстанавливая ранее разорванные «хозяйственные связи». Хотя уже с учетом структуры и потребностей внешнего рынка.

Кстати говоря, исчезновение «вождя» или снижение его авторитета может быть объяснено как раз этим наличием рынка «по соседству». Пример СССР, в котором развалу хозяйственных связей предшествовала гонка «за валютой», когда каждый «член племени» начинал сравнивать условия внутреннего обмена с условиями внешней торговли, вполне наглядно это показывает.

Подведу итог.

Технологическое разделение труда и рынок — явления из разных реальностей, у них совершенно разные основы и мотивы возникновения. Как появляются деньги и рынок — мы с вами видели в пятой лекции. В ней, а также в шестой лекции мы видели, что в этом случае появляется разделение труда, основанное на специализации природных ресурсов. То есть естественное разделение труда. Как появляется технологическое разделение труда, мы рассмотрим в этой.

Рынок, как я уже сказал, создать технологическое разделение труда не может [66]. А вот если разделение труда уже существует, то рынок, если он тоже уже существует, может помочь системе разделения труда, утратившей руководящее начало, сохраниться, хотя, возможно, и с потерями.

Оба рассмотренные нами явления, рынок и разделение труда, существуют одновременно и затрагивают одних и тех же людей. И в результате получается некая третья реальность: рынок, обеспечивающий поддержание разделения труда.

Неоклассика берет эту третью реальность как единственную и пытается объяснить ее происхождение из нее самой. Неудивительно, что при этом она сталкивается с огромным количеством проблем, о которых я, по возможности, пытался вам рассказать. По сути дела, у неоклассики для доказательства ее построений есть всего лишь один аргумент. Это — реальное бытование рынка. Но тогда рынок как он есть превращается в самодовлеющую сущность, не подлежащую научному анализу.

В первой лекции я сказал, что следует отличать естественное разделение труда и технологическое, иначе само понятие разделения труда будет только декларативным, как это в большинстве случаев и бывает.

Не знаю, удовлетворили ли кого-то данные тогда объяснения, меня они точно не удовлетворяют. Но тут обычная проблема: все сразу рассказать нельзя. Это вам не неоклассика.

Давайте уточним, что в неокономике имеется в виду под естественным и технологическим разделением труда и как они взаимосвязаны. Будем при этом опираться на наши предыдущие рассуждения.

Когда я говорю, что разделение труда повышает производительность производства, то в виду имеется естественное разделение труда. Действительно, о чем идет речь? О том, что работник, производящий определенный продукт или выполняющий определенную операцию, приобретает опыт и совершенствует свое умение, в результате чего его производительность повышается. Умения и опыт работника — его естественное преимущество, которое позволяет ему работать лучше, чем те, кто такими качествами не обладает.

В данном случае речь идет о естественном благоприобретенном преимуществе. Некоторые виды деятельности требуют от исполнителей обладания и естественными природными преимуществами, например, когда речь идет о необходимости физической силы для выполнения определенных операций.

Я вполне понимаю ваше недоумение. Я все время подчеркивал, что разделение труда является главным фактором роста производительности. Теперь выясняется, что я имел в виду естественное разделение труда. Тогда чем же мой подход отличается от традиционного? Особенно с учетом того, что я говорил, что недостаток этого последнего заключается в том, что он видит только естественное разделение труда. И вот теперь оказывается, что видит он правильно и что никаких отличий нет.

И при чем здесь технологическое разделение труда?

Я хорошо понимаю это недоумение. Я с ним прожил более десяти лет, прежде чем окончательно (окончательно ли?) разобрался, что к чему. Давайте мы теперь с вами и будем разбираться.

Не было бы никаких проблем, если бы мы могли объяснить, почему возникает естественное разделение труда (вне связи с использованием разнокачественных природных ресурсов и их специализацией). Но я начал эту лекцию с того, что естественное разделение труда невозможно рационально обосновать. Когда оно есть, выгоды от него очевидны, но когда его еще нет, то мы не имеем никаких данных для того, чтобы понять, какими эти выгоды могут быть.

Давайте попробуем представить это себе наглядно. Предположим, что некий ремесленник, прочитавший труд А. Смита [67], предполагает, что он может получить выгоду, если не будет изготавливать некое изделие от начала до конца, а сосредоточится на производстве какой-то одной детали. Он будет продавать эту деталь другим ремесленникам, которые охотно будут ее покупать, чтобы не возиться, и в результате все окажутся в выигрыше.

Очень хорошо. Перед ним встает вопрос: по какой цене эту деталь продавать? Уже тут он столкнется с непреодолимым препятствием. Он знает, сколько рабочего времени он тратит на деталь сейчас, после того, как стал изготавливать ее одну. Он знает, сколько он тратил на производство этой детали раньше. Но достаточно ли ему этих данных для того, чтобы назначить цену и быть уверенным в том, что его затея будет успешной?

Ведь он не знает главного — сколько времени тратят на изготовление этой детали другие ремесленники. Он знает, как был устроен его собственный производственный процесс, когда он производил изделие целиком, но не знает, как он устроен у других. Быть может, другие ремесленники уделяют больше внимания, чем это делал он, изготовлению именно этой детали, быть может, у них есть какие-то неизвестные способы, облегчающие работу.

Наш ремесленник может, конечно, попробовать. Может пойти на демпинг. Может вступать в переговоры с каждым возможным партнером, заключая сделки в индивидуальном порядке (и тратя на это драгоценное рабочее время). Может заняться промышленным шпионажем: в то время как другие ремесленники наслаждаются крепкими напитками после тяжелого рабочего дня где-нибудь в харчевне, подслушивать их разговоры, угощать их выпивкой и выуживать инсайдерскую информацию.

По сути дела, наш ремесленник должен в одиночку за счет своих усилий создать новый рынок. И потратить на это, а вовсе не на производство, львиную долю своих усилий. Это не транзакционные издержки по Коузу (для тех, кто не знает, что это такое, я позже объясню). Это гораздо более высокие издержки. И все это для того, чтобы, когда он этот рынок создаст и на него придут другие ремесленники, получать обычный средний доход.

Еще одна трудность, с которой столкнется наш инноватор. Он должен знать, сколько существует ремесленников, которым он мог бы продать свою деталь, и сколько продукции они выпускают. Иначе выяснится, что за год он делает столько деталей, сколько не потребуется всем ремесленникам за пять лет.

Сейчас, в эпоху статистики, это не представляется особым препятствием. Но мы-то говорим о совсем других временах.

Я не хочу сказать, что все это невозможно в принципе. Но тут мы имеем дело явно не с рациональным человеком — иконой неоклассики. Тут у нас фанатик абстрактной идеи, человек, за свой счет решивший облагодетельствовать человечество. Опять-таки, в этом нет ничего такого, что мы не можем наблюдать в реальном мире. И мы знаем, что такие иррациональные люди [68] иногда достигают успеха (но все-таки обычно предлагая новые разновидности потребительских товаров).

Каждый может думать все, что угодно, но моя позиция следующая: я не представляю себе, как усилиями энтузиастов-одиночек могла быть создана современная индустриальная система. А то, что она не могла быть создана рациональными «экономическими человеками», мне тем более очевидно.

Итак, разделение труда, имеющее целью повысить производительность за счет появления благоприобретенных преимуществ, в общем случае не может быть осуществлено, поскольку для этого не существует никаких оснований. А кто и зачем осуществляет разделение труда?

Вспомним нашего вождя племени. Он осуществляет разделение труда изначально не для того, чтобы повысить его производительность. А чтобы повысить управляемость объекта управления. У него нет никаких экономических мотивов. А повышение производительности, вызванное его решением, является для него приятной неожиданностью.

Не хотите вождя племени, хорошо. Возьмем, к примеру, феодала. Или, что нам ближе, русского помещика. У него есть два варианта действий. Что покушать — у него есть, крестьяне обеспечивают. Но кто будет ему готовить еду?

Он может обложить своих крепостных «кулинарной» повинностью. Ну, чтобы из каждого семейства кто-то приходил и по очереди готовил. Но это неудобно, да и результаты могут быть весьма неожиданными. А может поступить проще: разделить труд, назначить кого-нибудь одного поваром или поварихой. А остальные пусть занимаются своим делом, несут обычные повинности, а за их счет пусть повар кормится. И если барину повезет, через некоторое время он сможет получать более качественные услуги. Особенно если проведет предварительный кастинг.

Если же барин богат, содержит кучу родственников и приживалов, регулярно закатывает обеды для гостей, можно повару в помощь еще нескольких людей назначить. Картошку чистить, лук резать. Глядишь, кто-то поварскому делу научится, так и пойдет воспроизводство профессии дальше.

Вспомним, что я говорил в первой лекции про технологическое разделение труда. Оно не связано с намерением использовать какие бы то ни было естественные преимущества. Оно направлено на упрощение. Субъект, который осуществляет технологическое разделение труда, пытается упростить задачу, которая перед ним стоит.

Если хотите, это определение. Технологическое разделение труда — это единовременный акт, не имеющий в виду последующий рост производительности.

Так вот, сначала осуществляется технологическое разделение труда, а потом, в качестве неожиданного результата, могут появиться последствия благоприобретенных естественных преимуществ.

Надеюсь, дальше, когда мы рассмотрим все это подробнее, станет более ясно.

С точки зрения основных предпосылок ортодоксии фирмы существовать не могут. Но они существуют, поэтому их приходится постулировать.

Рынок не создает разделения труда, оно осуществляется в рамках нерыночных социальных структур, причем как технологическое разделение труда. Примеры таких структур я уже приводил — племя, феодальное (помещичье) хозяйство. Но это все в прошлом.

А где сегодня происходит технологическое разделение труда? В каких нерыночных структурах? Они хорошо известны и, между прочим, их существование является загадкой для ортодоксальной экономической теории.

Это фирмы.

Почему я говорю, что существование фирм является загадкой?

С. Уинтер, известный экономист-эволюционист, однажды сформулировал это следующим образом: «Если мы спросим, «что может сказать экономическая наука о роли коммерческих фирм в рыночной экономике», то ответом будет молчание, вслед за которым мы услышим взволнованный лепет — поток ответов, в значительной мере противоречащих друг другу. Лепет этот сам по себе интересен, но тем не менее остается лепетом».

Любопытно, что эти слова были опубликованы в материалах конференции, посвященной 50-летию выхода в свет статьи Р. Коуза «Природа фирмы», которая, как многим кажется, давно расставила все точки над i. Мы об этой статье, которая с тех пор стала священным текстом для многих экономистов, еще поговорим ниже.

Было это в 1987 году, но с тех пор ситуация изменилась не очень сильно. Перефразируя Уинтера, можно было бы сказать, что «лепета стало еще больше, он стал еще более интересным и разнообразным — но тем не менее остается лепетом».

В чем загадочность явления фирмы для ортодоксальной экономической теории?

Основной предпосылкой неоклассики является методологический индивидуализм: экономическими агентами выступают действующие в своих собственных интересах и наделенные некоторыми ресурсами (земля, капитал, труд) индивидуумы, которые могут взаимодействовать друг с другом только путем рыночного обмена.

Каждый индивидуум стремится наиболее эффективно (в соответствии со своей функцией полезности) использовать имеющиеся у него ресурсы, что, согласно неоклассической теории благосостояния, обеспечивает и наиболее эффективное распределение ресурсов в масштабах общества (оптимальность по Парето).

Существование фирмы предполагает, что некоторые индивидуумы действуют не в своих собственных интересах, а в соответствии с приказами и указаниями69. Это означает, что принадлежащие этим индивидуумам ресурсы, в первую очередь труд, используются, скорее всего, неэффективно, как с точки зрения самих индивидуумов, так и с точки зрения общественной. А неэффективность использования ресурсов отразится на рыночных результатах фирмы — она будет нести убытки. При условии, естественно, что параллельно будет существовать производящая ту же продукцию рыночно организованная сеть индивидуальных производителей, где каждый свободно максимизирует свою полезность.

Итак, фирмы согласно неоклассической теории существовать не могут, что вступает в противоречие с наблюдаемыми фактами. В реальной экономике фирмы не только есть, но и чувствуют себя вполне неплохо, становятся крупнее и регулярно вытесняют с рынка мелких производителей.

В рамках неоклассики единственным способом учесть реальное положение дел является просто постулирование существования фирм, да и то только номинально. По сути дела, то, что называется фирмой, — это некоторая производственная функция. Причем совершенно неясно, почему той или иной производственной функцией описывается именно фирма, а не индивидуальный производитель. То есть в экономике действуют производственные функции, а уж как их называть — это дело вкуса. Австрийская школа в своих построениях старается избегать самого слова «фирма», другие экономисты менее щепетильны. В конце концов, чего стесняться, ведь в реальности фирмы же существуют.

Тут та же история, что и описанная нами раньше — с купцами и банкирами.

Обращу ваше внимание на одно любопытное обстоятельство, которое, на мой взгляд, выглядит весьма забавно.

Существует целая огромная отрасль знаний, именуемая «менеджмент». В ней многочисленные специалисты пытаются разрабатывать эффективные методы управления фирмами: объектами, про которые никто не знает, зачем и почему они существуют. Я не хочу сказать, что в этой отрасли знаний нет полезных наблюдений и обобщений. Но все они на самом деле витают в воздухе.

Почему могут существовать фирмы: неопределенность, риск или эффект масштаба

Конечно, некоторые экономисты испытывали неудобство из-за того, что используемая ими теория как-то не очень согласуется с практикой.

Поэтому попытки объяснить существование фирм предпринимались.

Фрэнк Найт, основатель небезызвестной Чикагской экономической школы, в своей книге «Риск, неопределенность и прибыль» связывает существование фирм с различным отношением людей к риску. Любая хозяйственная деятельность связана с неопределенностью. Некоторые люди не любят неопределенности, теряются, когда им надо принимать решения, последствия которых неоднозначны. Они скорее согласятся с некоторым снижением уровня своего потенциального дохода, лишь бы он был им гарантирован. Эти люди потенциально готовы выступить продавцами своей способности к труду.

Другие, наоборот, готовы рисковать. Они выступают в качестве предпринимателей и по отношению к первой категории людей являются потенциальными нанимателями. А более высокий уровень дохода, получаемый предпринимателями (теми, кто не разоряется), является вознаграждением за принятие ими риска.

В сущности, Найт не сказал ничего принципиально нового. Аналогичные соображения о роли капиталистов высказывал еще А. Смит, который в экономической науке такое же «наше все», как и Пушкин в русской литературе.

Я сейчас не буду специально останавливаться на этой концепции. С моей точки зрения, в ней много слабых мест. Она очень хорошо прижилась в сфере финансов, где соотнесение уровня риска и вознаграждения является одним из основных инструментов анализа. Но в рамках чисто экономической теории ее, насколько мне известно, никто не пытался последовательно развивать. Скажу лишь, что критика Найта Коузом в его статье «Природа фирмы» представляется мне весьма слабой и малообоснованной.

Что говорит Коуз? Мол, ему известно, что квалифицированные и высокооплачиваемые рабочие мечтают завести свой собственный бизнес, какую-нибудь торговлю, и поэтому концепция Найта неверна. Но это аргумент не против Найта, а в целом против неоклассической картины экономического устройства, которой сам Коуз придерживается. Найта можно было бы опровергнуть, если бы Коуз привел данные, согласно которым высококвалифицированные рабочие мечтали завести свой бизнес, базирующийся на их профессиональных навыках. То есть, скажем, фрезеровщик покупал себе свой собственный станок и работал бы в собственной мастерской.

Но ведь нет. Рабочие не мечтают работать по своей профессии самостоятельно, они хотят перейти совсем в другой бизнес, в другой сектор экономики — финансовый сектор. Но тогда Коуз должен был бы нам объяснить, почему эти рабочие не занялись этим бизнесом с самого начала, а тратили время на приобретение квалификации совсем в другой области. Если бы Коуз это сделал, то столкнулся бы с проблемами в самих основаниях неоклассики.

Решение Найта вполне укладывается в общую схему неоклассики, а возражение Коуза, который тоже находится в этой схеме, сделано из совсем другой позиции.

Тут, по-видимому, получилась такая история. Коуз придумал свою концепцию фирмы, связанную с транзакционными издержками, будучи еще совсем молодым человеком, вчерашним студентом. И, судя по всему, очень гордился тем, что решил задачу, которой, по его мнению, никто раньше не занимался. В общем, обычная история молодого самонадеянного человека. Книгу Найта, впервые вышедшую более 10 лет назад, он тогда еще не читал.

А вот когда спустя несколько лет он решил написать статью, он эту книгу уже прочел (он дает ссылку не на первое, а на более позднее издание). И выяснил, что ту же проблему уже кто-то решил, да еще намного раньше, чем он. И пришлось придумывать хоть какие-то аргументы, чтобы показать несостоятельность конкурента. Молодого задора и ущемленного самолюбия тут было больше, чем рациональных доводов. Получилось, на мой взгляд, слабо и неубедительно.

К подходу Коуза мы еще вернемся. А пока рассмотрим гораздо более интересного, чем Найт и Коуз, автора, сегодня практически забытого. Если рассматривать во времени, то его работы появились как раз в промежутке между работами вышеназванных экономистов.

Речь идет об американском экономисте Эллине Янге (1876-1929).

Если кто-то из экономистов-неоклассиков и был близок к тому, чтобы создать то, что я сегодня называю неокономикой, то это именно он. В центр своего анализа он поставил идею А. Смита о том, что уровень разделения труда определяется масштабами рынка. Янг признается, что эту идею он долгое время считал самой общей и абстрактной тавтологией, не имеющей практического смысла, но в ходе последующих рассуждений пришел к выводу, что она дает возможность решить многочисленные затруднения, которые возникают в ходе изучения реальной экономики.

Янг сильно продвинулся в разработке этого положения А. Смита, в частности он практически дал описание воспроизводственного контура70. И на этой основе он, во-первых, сформулировал положение о существовании эффекта масштаба, в том числе и как основания для существования фирм, и, во-вторых, связал этот эффект с разделением труда (через размер рынка)71.

Сегодня в стандартных учебниках экономики, где описывается эффект масштаба, наряду с другими факторами, его определяющими, можно найти и упоминание о разделении труда. Правда, боюсь, мало кто знает, откуда оно взялось и как обосновано.

К сожалению, Э. Янг умер вскоре после того, как начал разрабатывать свой подход, так что сейчас трудно судить, к каким выводам он бы пришел в конечном счете. Быть может, мне бы не пришлось трудиться, а история экономической мысли, возможно, пошла бы другим путем. Но что случилось, то случилось.

На том этапе, на котором он остановился, он находился еще под влиянием концепции окольных способов производства Бем-Баверка, о которой я уже говорил ранее. Я его хорошо понимаю. Мне самому потребовалось достаточно много времени для того, чтобы понять, какой подвох таится в этой идее.

Пока же мы говорим о фирме. На вопрос «почему существуют фирмы» мы теперь можем дать ответ: потому, что существует эффект масштаба. Чем больше фирма, тем ниже в ней издержки на производство единицы продукции (но она должна работать и на более широком рынке).

Для иллюстрации эффекта масштаба экономисты рисуют нам кривую производственных издержек в зависимости от масштабов производства (рис. 31).

Сначала при росте масштаба производства издержки падают, потом начинают расти. Кстати говоря, если возможность снижения издержек вполне хорошо аргументирована, то объяснения того, почему они начиная с какого-то момента повышаются, малоубедительны, а порой и просто смехотворны.

Но без этого предположения ортодоксальная экономическая теория оказывается в крайне неприятном положении. Получается, что с точки зрения эффективности использования ограниченных ресурсов наиболее выгодным является, чтобы производство какого-либо товара было сосредоточено в одной фирме, то есть в монополии. Но предпосылкой неоклассики является совершенная конкуренция, которая, как объявлено, как раз и является механизмом, обеспечивающим наилучшее использование ресурсов. Монополия же рассматривается как нечто, несовместимое с эффективностью (это представление опять-таки восходит к А. Смиту).

Как мы понимаем, предположение о том, что удельные издержки начиная с какого-то момента повышаются, помогает не очень. Нигде не сказано, что это повышение издержек не происходит после того, как фирма уже заняла весь рынок и стала монополистом. Или, скажем, график удельных издержек допускает существование в отрасли двух-трех фирм, то есть олигополии — тут говорить о свободной конкуренции тоже не приходится. Формальным условием, позволяющим определять конкуренцию как свободную, является то, что ни один из экономических агентов не является настолько крупным, чтобы его решение могло повлиять на уровень рыночных цен.

В случае двух-трех фирм это условие явно не выполняется. Да даже и четырех-пяти. Но не будем отвлекаться на решение крайне интересной, но побочной для нас задачи, сколько надо песчинок, чтобы получилась «куча».

Эта проблема стала предметом особой ветви исследований в рамках ортодоксальной экономической теории. Э. Чемберлин, разработавший теорию монополистической конкуренции, стоял на позиции, что эта конкуренция, хотя и не похожа на совершенную, но в общем и целом неплохо справляется с задачей оптимального использования ресурсов. Дж. Робинсон подчеркивала именно несовершенный характер конкуренции (теория несовершенной конкуренции) и считала, что наличие эффекта масштаба полностью отменяет все основные положения неоклассики и их можно выбросить в корзину.

Тут есть своя длительная и интересная история, включающая идею «революции менеджеров», теорию конвергенции и т. д.

Но хватит отвлекаться. Вернемся к нашему основному вопросу: почему существуют фирмы. Казалось бы, ответ на него получен: потому что существует эффект масштаба.

Но этот ответ неудовлетворителен. Это просто другая формулировка той же самой проблемы, с которой я начал свою лекцию.

Откуда мы знаем, что существует эффект масштаба? Из данных статистики. Если в отрасли существуют фирмы разного размера, то мы можем собрать данные об их удельных издержках, построить график, изображенный на рис. 31, и найти оптимальный размер фирмы. То же самое мы можем проделать, проанализировав не одномоментные данные, а относящиеся к разным историческим периодам.

Но эти данные мы можем получить только после того, как были созданы фирмы разного размера. Здесь ситуация та же самая, что и с разделением труда. Мы можем оценить эффект чего-то только после того, как это нечто произошло. Но у нас нет никаких данных для того, чтобы принять решение о том, что это нечто должно произойти.

Так что, как видите, перед нами одна и та же проблема, только с разных сторон. Так или иначе, но мы должны понять, почему происходит разделение труда и почему существуют фирмы.

Но прежде всего давайте разберемся с тем, как объясняет феномен фирмы Р. Коуз, тем более что сегодня это очень популярная концепция как в мире, так и в нашей стране.

Коуз объясняет появление фирмы наличием так называемых транзакционных издержек. Что такое транзакционные издержки, никто не знает, но, наверное, именно поэтому эта концепция так популярна: в ее рамках можно говорить все что угодно, и все будет открытием 72. При этом каждый может оспорить любое утверждение — и это тоже хорошо, поскольку потенциальное количество диссертаций, которые на эту тему можно защитить, безгранично.

Можете считать это шуткой, но я не виноват, что ситуация в экономической науке напоминает скверный анекдот.

Ну а если хотите серьезно, то извольте. В качестве исходного пункта своих рассуждений Коуз берет традиционное для неоклассики представление об устройстве экономики при заданном уровне разделения труда. В ней действуют исключительно индивиды, максимизирующие свою полезность. Производственную деятельность осуществляют владельцы ресурса «труд», а владельцы ресурсов «капитал» и «земля» предоставляют их производителям, за плату естественно.

Выглядит это примерно следующим образом, наверное. Вот у нас, скажем, фрезеровщик. Он взял в аренду фрезерный станок. Также он арендует место в производственном помещении (вместе с земельным участком под ним). Он покупает на рынке заготовки, обрабатывает их, а готовые изделия продает другим рабочим, которые, скажем, шлифуют их (и перепродают дальше) или используют как деталь при сборке какого-нибудь изделия. Разница между ценой покупки заготовки и продажи детали за вычетом прочих расходов (электроэнергия, инструмент, оплата услуг ремонтников и т. д.) составляет доход фрезеровщика.

Он сам определяет, какие заготовки покупать и какие детали производить, ориентируясь на рыночные цены на то и на другое и пытаясь максимизировать величину своего дохода на единицу рабочего времени [73].

Итак, на что расходуется рабочее время нашего условного фрезеровщика? Понятно, не только на то, чтобы работать на станке. Оно включает в себя также время на то, чтобы, скажем, «походить по рынку» и узнать текущий уровень цен на заготовки и детали, договориться с продавцом заготовок, проверить купленный товар, потом договориться с покупателем и подождать, пока он проверит качество детали, прежде чем оплатит ее. Ну и там: взаимоотношения с ремонтниками (их надо найти, причем самых дешевых, проверить, не схалтурили ли), с арендодателями, с производителями инструмента.

Вот все эти затраты времени, кроме тех, которые связаны со стоянием за станком и непосредственной его эксплуатацией, Р. Коуз и называет транзакционными издержками, или издержками, связанными с использованием рыночного механизма.

Далее он говорит, что институт фирмы позволяет осуществить экономию на транзакционных издержках за счет их централизации.

Условно говоря, зачем фрезеровщику самому ходить по рынку и выяснять, какие сегодня цены. Внутри фирмы этим может заниматься один специально выделенный человек, который может обслуживать сразу много фрезеровщиков. Также и закупщик деталей: он может закупать детали (если получит на это сигнал от исследователя цен) также сразу для многих рабочих.

Тут возникает один тонкий момент. Как это обычно и случается с представителями ортодоксальной науки, мы имеем дело с коктейлем из теоретических предпосылок и реалий практики. Почему лучше, чтобы один человек закупал заготовки? Потому что, говорят нам, вместо множества договоров можно заключить один договор на большую партию товара.

А у кого мы можем закупить сразу большую партию товара? Согласно нашему предположению, на рынке действует масса индивидуальных производителей заготовок. Мы, конечно, не знаем, как устроены пропорции. Можно ли купить у одного производителя заготовки сразу для многих фрезеровщиков? Или, если посмотреть с другого конца: можно ли сбыть всю изготовленную фрезеровщиками продукцию одному индивидуальному производителю? И как будет выглядеть переговорный процесс, когда партнер, привыкший к тому, что у него закупают продукцию в определенных количествах, встанет перед необходимостью в разы увеличить поставки? Не изменятся ли при этом цены?

Рассуждений на эту тему мы не услышим, поскольку неявно предполагается, что наши фрезеровщики на самом деле уже находятся в среде, в которой действуют фирмы. Те, с кем можно заключить один контракт взамен множества индивидуальных контрактов, уже существуют (и в некоторых версиях проводят такую ценовую политику, согласно которой при закупке большой партии можно получать скидки).

То есть подход с точки зрения транзакционных издержек говорит нам не о том, почему вообще существуют фирмы, а только о том, что если на рынке индивидуальные производители определенной профессии оказались в ситуации «между фирмами», то, возможно, рано или поздно они тоже будут объединены в фирму.

Если нам хотят сказать, что существование фирм изменяет структуру рыночной среды, то в общем-то ничего принципиально нового нам не сказали. Мы и сами могли бы догадаться. Но это не тот вопрос, на который нам был обещан ответ.

Остальные как хотят, а мы давайте будем все-таки оставаться в пространстве заданных предпосылок. А там никто не может заранее знать, существует ли на рынке субъект, с которым можно заключить договор на поставку большой партии продукции. Ну, или на продажу партии готовых изделий. Поэтому никто не может заранее рассчитывать, что, создав фирму, он сможет сэкономить на транзакционных издержках за счет замены множества индивидуальных соглашений одним общим договором.

Вся информация, которой мы владеем, — это информация о ценах. Коуз специально это подчеркивает, когда говорит, что транзакционные издержки — это издержки, связанные с использованием ценового механизма. Хорошо бы он придерживался этой точки зрения последовательно.

Что останется от концепции транзакционных издержек, если мы избавимся от прокравшихся в рассуждения допущений, не соответствующих исходным предпосылкам? Кое-что останется.

Если мы предположим, что исследователь цен, закупщик заготовок и продавец готовых изделий выполняют свою работу, в силу специализации деятельности, лучше, чем это делают фрезеровщики, для которых эта деятельность является побочной, непрофессиональной, то в существовании фирмы может быть смысл.

Фрезеровщик не может тратить много времени на то, чтобы обойти весь или хотя бы значительную часть «рынка» в поисках наилучших цен. Фрезеровать-то ему когда-то тоже надо. Если он не будет этого делать, то толку от того, что он в конце концов нашел самые дешевые заготовки или место, куда можно сбыть изделия по самой высокой цене, будет мало. А вот человек, в профессиональные обязанности которого входит постоянный мониторинг рынка, с гораздо большей вероятностью будет покупать и продавать по ценам, близким к наилучшим.

Стоп! Да я же просто-напросто описываю выгоды разделения труда. То есть возвращаюсь к тому, что нам уже известно: от А. Смита, от Дж. Ст. Милля, от Э.Э. Янга. Разделение труда эффективно, но оно может быть осуществлено только в рамках крупного рынка. Совокупность фрезеровщиков и представляет собой тот самый широкий рынок, по отношению к которому могут выделиться самостоятельные «обслуживающие» профессии.

Тут только не очень понятно, при чем здесь фирма. Если эти профессии в принципе могут выделиться, то почему бы не в рамках рынка. Возьмем приводимый Максом Вебером пример предпринимателя эпохи рассеянной мануфактуры. Того, который занимается централизованной закупкой пряжи, развозом ее по ткачам с последующим сбором готовой продукции и ее реализацией. Почему бы кому-то не заняться тем же самым в отношении фрезеровщиков?

Коузу эта мысль тоже приходит в голову, но он ее без объяснений отбрасывает.

Как бы то ни было, но мы оказываемся перед той же самой проблемой: как объяснить механизм разделения труда и связать его с существованием фирм.

Остановимся еще на одном аспекте, связанном с объяснением существования фирм с помощью транзакционных издержек. Р. Коуз говорит нам, что существуют транзакционные и организационные (управленческие) издержки. В рамках фирмы транзакционные издержки (не все) замещаются управленческими, которые изначально более низкие в расчете на единицу продукции. Но затем управленческие издержки растут, и начиная с некоторого момента их прирост превышает экономию на транзакционных издержках.

Коуз не скрывал, зачем ему предположение о росте удельных управленческих издержек: чтобы не иметь дело с абсолютной монополией, которая в конечном счете вытеснит всю остальную экономическую активность. Об этом мы говорили выше применительно к концепции экономии на масштабах. Кстати говоря, идея о росте удельных управленческих издержек тоже используется для объяснения, почему эффект масштаба не приводит к появлению абсолютных монополий.

Поскольку Коуз точно не определяет суть транзакционных, а особенно управленческих издержек, то многие готовы согласиться с таким представлением. Тем более что факты говорят нам об отсутствии абсолютной монополии не только в экономике в целом, но даже и в подавляющем большинстве отраслей и видов производств.

На самом деле проблема разбивается на две.

Первая проблема. Что такое организационные (управленческие) издержки? Для Коуза это просто цифра в отчетности фирм. Но что стоит за этими издержками? Если мы воспользуемся результатами разбора теории Коуза, который мы провели, то речь идет об издержках на содержание специалистов, которые обслуживают фрезеровщиков. Тут, правда, возникает проблема определения: это все равно издержки, связанные с использованием ценового механизма, то есть по экономическому характеру суть транзакционные издержки.

Просто эти издержки в бухгалтерии теперь проходят по графе управленческих расходов. А раньше они вообще нигде никак не проходили, поскольку входили в рабочее время фрезеровщика и специально не выделялись, пока Р. Коуз не велел это сделать. Честно говоря, основания для различения видов издержек весьма сомнительные, недаром по этому поводу идут нескончаемые споры.

С моей точки зрения, организационные (управленческие) издержки — это просто те же самые транзакционные издержки, только теперь они формируются в рамках другой, более эффективной системы разделения труда.

Но тогда с ростом масштаба фирмы и объемов производства удельные управленческие издержки должны сокращаться, поскольку появляются новые возможности для разделения «управленческого» труда и роста его производительности. Управленческие издержки ничем не отличаются в этом смысле от других издержек (немного позже мы покажем это). Выделять их в отдельную категорию и предполагать, что относительно них действуют другие правила, нет никаких оснований.

Но если мы согласимся с этим утверждением, то тогда перед нами встает...

Вторая проблема. Управленческие издержки действительно обычно растут, начиная с какого-то момента, быстрее, чем растет масштаб деятельности фирмы. Почему?

Нам могут сказать, что помимо транзакционных издержек, превратившихся в управленческие, добавляются еще какие-то издержки. Например, требуется контролировать работу фрезеровщиков. Раньше, когда они действовали самостоятельно, они сами старались работать максимально эффективно. Теперь, когда они работают по найму, их мотивация меняется, и за ними нужен постоянный надзор.

Но это не решение проблемы. Деятельность по надзору подчиняется тем же законам, что и любая другая деятельность. Чем больше масштаб деятельности, тем больше возможностей для разделения труда и повышения эффективности. Это все описано давным-давно, например, Бэббиджем74. Если дополнение рационально выстроенного надзора в систему организации производства было изначально выгодно, то оно не будет влиять на совокупную эффективность и в дальнейшем.

Моя гипотеза заключается в том, что управленческие издержки в реальной экономике растут потому, что они подчиняются небезызвестному закону Паркинсона.

Это явление — рост удельных управленческих издержек — не имеет никакого отношения к чистой экономической теории, а имеет отношение к конкретным социально-управленческим практикам.

Не знаю, как так сложилось, но почему-то закон Паркинсона, равно как и принцип Питера, многие числят по разряду юмора. С моей точки зрения, и то и другое относится к числу самых выдающихся научных обобщений, сделанных в XX веке, а может быть, и во всей истории социальных наук. И если подойти к ним с этой точки зрения, мы можем сделать множество важных открытий.

Я не буду здесь останавливаться на этой теме подробно. Еще раз повторю — к чистой экономической теории, которой мы сейчас занимаемся, это не имеет отношения.

Если удельные управленческие издержки с ростом фирмы начинают расти, то это есть свидетельство того, что фирмы управляются нерационально. Почему это возможно, как это устроено, какие выводы из этого факта можно сделать — все это интересные и слишком обширные вопросы, далеко выходящие за пределы нашего нынешнего курса.

Скажу лишь, что ортодоксальная экономическая теория, у которой в сердцевине находится рациональность, просто не имеет права предполагать рост удельных управленческих издержек, даже если она наблюдает его в реальной жизни. Она должна рассматривать результаты этого наблюдения как проблему, но не как решение каких-то других проблем.

У концепции транзакционных издержек есть еще один весьма существенный недостаток, на котором нельзя не остановиться. Он опять-таки связан с определением исходного понятия.

Можно предположить, но только предположить, поскольку никаких специальных указаний нам не дано, что отделение транзакционных издержек от «основных» происходит по границе профессии. Грубо говоря, фрезеровщик должен заниматься своей основной деятельностью, той, которой он обучен. А вот бродить по рынку и искать выгодные ценовые предложения, закупать заготовки, торговаться с покупателями — это не его дело. Тут он ничем не отличается от представителя любой другой профессии: токаря, инструментальщика, ткача, которым тоже приходится заниматься делами, не входящими в круг их профессиональной подготовки.

Тут хотелось бы сделать два замечания.

Первое. Откуда у экономиста-рыночника такое, скажем, снисходительное отношение к тому, что составляет суть рыночной экономики? Я понимаю, почему, например, в России, долгое время существовавшей в условиях плановой экономики и даже уголовных репрессий за так называемую спекуляцию, многие руководители предприятий относящихся к «реальному» сектору, до сих пор считают, что единственная стоящая внимания задача — это произвести как можно больше продукции. А кто, как, почему доставит эту продукцию конечному потребителю, совершенно не важно.

В рыночной экономике полный цикл производства продукции: от исходного сырья до конечного потребителя. И в этом цикле нет важных и не важных этапов. В рамках нашего примера умение работать на рынке является такой же составляющей профессии фрезеровщика, как и умение работать на фрезерном станке. Все издержки фрезеровщика являются основными.

Идея о том, что фрезеровщик должен только фрезеровать, а все остальное не имеет значения, может появиться только в том случае, если разделение труда избавляет фрезеровщика от необходимости заниматься видами деятельности, связанными с использованием ценового механизма, изолирует его от рынка.

То есть разделение издержек на производственные и транзакционные может быть уместно только после того, как разделение труда уже случилось [75]. Но его-то как раз и надо объяснить.

Второе. Где вообще пролегает граница профессии? Что включает в себя профессия «фрезеровщик»? Допустим, мы согласились, что участие в рыночных транзакциях не является составной частью профессии. А такая операция, как перенос со склада (или где они там лежат) заготовок или перенос на склад готовых изделий, — она входит? Или, допустим, подметание стружки?

Это вроде бы не транзакционные издержки, согласно определению Коуза. Никакого использования ценового механизма здесь нет. Но на крупном предприятии человек, работающий на станке, может быть избавлен от выполнения этих операций. А в маленькой фирме он вынужден делать это сам. И как прикажете трактовать это явление с точки зрения теории транзакционных издержек?

Давайте подведем итог.

Я специально подробно остановился на разборе концепции Коуза. Она сегодня необычайно популярна, и многим кажется, что проблема существования фирм решена, и это решение открывает новые горизонты в развитии экономической теории.

Насчет новых горизонтов согласиться, пожалуй, можно. Небрежность, с которой сформулированы исходные предпосылки этой теории и которую я попытался вам проиллюстрировать, создает широкий простор для разного рода интерпретаций, глубокомысленных наблюдений и наукообразного лепета, используя приведенное выше высказывание С. Уинтера.

Если выделить в этой теории рациональное зерно, то мы увидим, что все содержание может быть сведено к концепции эффекта масштаба, а вместе с этим — к традиционным представлениям классической политэкономии по поводу того, почему существуют фирмы.

Сделано это, повторю еще раз, в крайне причудливой форме, с опорой на неэксплицированные дополнительные предпосылки. Причем если бы они хоть что-то проясняли — но нет, они дополнительно все запутывают.

Итак, в настоящее время практикуется два подхода к ответу на вопрос, почему существуют фирмы.

Первый — это подход с точки зрения неопределенности и различия в поведении людей по поводу принятия/непринятия на себя рисков. Но если применительно к финансовому сектору эта концепция достаточно хорошо проработана: разработаны классификация рисков и методы их количественной оценки, то применительно к нефинансовому сектору ничего этого нет.

Но даже и для финансового сектора не сформулировано общего понятия риска. Все оценки опираются на предшествующий опыт и, как показал кризис 2007-2009 годов, этого недостаточно для того, чтобы эффективно рисками управлять как на локальном, так и на глобальном уровне.

На бытовом уровне каждый из нас понимает, что такое риск, но бытового понимания мало для построения научной теории. Научной же разработки этого понятия не было — и не исключено, что, когда это будет сделано, нас ожидают многочисленные сюрпризы. Подозреваю, что понятие риска окажется тесно связано с разделением труда. Но это задача для будущих исследований.

Второй подход к понятию фирмы, так или иначе, связывает ее существование с разделением труда. Однако, как я показал, здесь необходимо еще объяснить механизм возникновения разделения труда в связи с созданием фирм.

Решением этой задачи мы сейчас и займемся в разделе:

Напоминаем, что полная электронная версия книги в форматах PDF, EPUB & FB2 доступна здесь.

ЭПОХА РОСТА

РАСЦВЕТ И УПАДОК МИРОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

ОГЛАВЛЕНИЕ

• CЛОВА БЛАГОДАРНОСТИ
• Глава 1. О РАЗДЕЛЕНИИ ТРУДА
• Глава 2. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ РАЗВИТЫХ И РАЗВИВАЮЩИХСЯ ГОСУДАРСТВ. МОНОКУЛЬТУРНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
• Глава 3. "ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ РАЗВИТЫХ И РАЗВИВАЮЩИХСЯ ГОСУДАРСТВ. ИНВЕСТИЦИОННОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ"
• Глава 4. ВОСПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ КОНТУР
• Глава 5. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ВОСПРОИЗВОДСТВЕННЫХ КОНТУРОВ: ДЕНЬГИ
• Глава 5. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ВОСПРОИЗВОДСТВЕННЫХ КОНТУРОВ: ПРОЦЕНТ
• Глава 6. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ВОСПРОИЗВОДСТВЕННЫХ КОНТУРОВ: РЕНТА
• Глава 7. ЧАСТЬ 1: ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА. ФИРМА
• Глава 7. ЧАСТЬ 1: ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА. РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА
• Глава 8. НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС
• Глава 9. ФОРМИРОВАНИЕ СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ
• Глава 10. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ КРИЗИСЫ
• ПРИМЕЧАНИЯ к книге ЭПОХА РОСТА