ВЕРСИЯ 2 ЛЕКЦИИ ГРИГОРЬЕВА

ЛЕКЦИИ ГРИГОРЬЕВА ПО ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ (ВЕРСИЯ 2)

определение понятие значение информация система структура принцип

Олег Григорьев лекции по экономике

С появлением второй версии лекций Григорьева по экономической теории стало довольно трудно разбираться в очередности видео лекций, выложенный в сети. Первая версия лекций Григорьева была не совсем удачной по причине первого чтения, когда план лекций еще был плохо проработан. Сегодня изучать неокономику можно с просмотра этого нового блока лекций, которые легче для усвоения. В любом случае экономическая теория Григорьева для усвоения требует некоторой подготовки слушателей. Сегодня НЕОКОНОМИКА не имеет четких формулировок основных понятий и позиционируется автором как комплекс нарривативов.

НЕОКОНОМИКА

Первый вариант лекций Олега Григорьева по НЕОКОНОМИКЕ вы найдете на странице Лекции Григорьева или Олег Григорьев лекции по НЕОКОНОМИКЕ.

ВЕРСИЯ 2 ЛЕКЦИИ ГРИГОРЬЕВА

Лекция 1: "История экономической мысли"	Лекция 2: "История экономической мысли"	Лекция 3: "Разделение труда"	Лекция 4: "Разделение труда"
Лекция 5: "Разделение труда"	Лекция 6: "Капитал"	Лекция 7: "Инвестиционная модель взаимодействия развитых и развивающихся государств"	Олег Григорьев. Лекция 8: "Общее описание процесса экономического развития"
Лекция 9: "Воспроизводственный контур"	Лекция 10: "Происхождение денег"	Лекция 11: "Финансовый сектор"	Лекция 12: "Деньги и экономический рост"
Лекция 13: "Как получилось, что создание неокономики привело к необходимости ..."	Лекция 14: "Экономика торговли"	Лекция 15: "Процент, потребительские деньги и деньги финансового сектора"	Лекция 16: "Рента"
Лекция 17: "Денежное обращение. Часть 1"	Лекция 18: "Денежное обращение. Часть 2"	Лекция 19: "Научно-технический прогресс, часть 1"	Лекция 20. Что читать: "Что читать. Часть 1"
Лекция 21: "Преобразование воспроизводственного контура в замкнутый рынок, часть 1"	Лекция 22: Экономика феодализма, часть 1	Лекция 23: Экономика замкнутого рынка, часть 1, часть 1	Лекция 24: Экономика замкнутого рынка, часть 2, часть 1
Лекция 25: Формы государства с экономической точки зрения, часть 1	Лекция 26: Развитие мировой экономики после распада Римской империи, часть 1	Лекция 27: Индустриализация: как она меняет характер экономического развития, часть 1	Лекция 27: Индустриализация: как она меняет характер экономического развития, часть 2
Лекция 28: Экономика Российской империи и СССР, часть 1	Лекция 28: Экономика Российской империи и СССР, часть 2	Лекция 29: Экономика СССР и Российской Федерации, часть 1	Лекция 29: Экономика СССР и Российской Федерации, часть 2
Лекция 30: Россия: проблемы государственного управления, часть 1	Лекция 30: Россия: проблемы государственного управления, часть 2	Лекция 31: Россия: проблемы экономики, часть 1	Лекция 31: Россия: проблемы экономики, часть 2
Лекция 32: Система нарративов неокономики, часть 1	Лекция 32: Система нарративов неокономики, часть 2	Лекция 33: Задачи курса и удалось ли их решить, часть 1	Лекция 33: Задачи курса и удалось ли их решить, часть 2

Конспект второго курса лекций

О.В.Григорьева по неокономике

Содержание

1. История экономической мысли (лекция от 20.03.2013)
2. История экономической мысли (лекция от 27.03.2013)
3. Разделение труда (лекция от 03.04.2013)
4. Разделение труда (лекция от 10.04.2013)
5. Разделение труда (лекция от 17.04.2013)
6. Капитал (лекция от 24.04.2013)
7. Инвестиционная модель взаимодействия развитых и развивающихся государств (лекция от 15.05.2013)
8. Общее описание процесса экономического развития с точки зрения неокономики (лекция от 22.05.2013)
9. Воспроизводственный контур (лекция от 29.05.2013)
10. Происхождение денег (лекция от 05.06.2013)
11. Финансовый сектор (лекция от 19.06.2013)
12. Деньги и экономический рост (лекция от 26.06.2013)
13. Кооперативная империя (лекция от 03.07.2013)
14. Понятие об империи (лекция от 12.07.2013)
15. Национальные государства (лекция от 19.07.2013)
16. Формирование национальных государств (лекция от 26.07.2013)
17. Макс Вебер и дух капитализма: основы управления (лекция от 02.08.2013)
18. Макс Вебер и дух капитализма: дух неокономики (лекция от 09.08.2013)
19. Разделение творческого труда (лекция от 16.08.2013)
20. Бюрократия и разделение управленческого труда (лекция от 23.08.2013)
21. Бюрократия и политическая система (лекция от 30.08.2013)
22. Виды управленческой деятельности (лекция от 06.09.2013)
23. Кто пишет инструкции: об элите корпоративной империи (лекция от 13.09.2013)
24. Как получилось, что создание неокономики привело к необходимости создания новой теории познания (лекция от 27.09.13)
25. Экономика торговли (лекция от 04.10.2013)
26. Процент, потребительские деньги и деньги финансового сектора (лекция от 11.10.2013)
27. Рента (лекция от 25.10.2013)
28. Денежное обращение, часть 1 (лекция от 01.11.2013)
29. Денежное обращение, часть 2 (лекция от 08.11.2013)
30. Научно-технический прогресс (лекция от 15.11.2013)
31. Что читать (лекция от 22.11.2013)
32. Преобразование воспроизводственного контура в замкнутый рынок (лекция от 29.11.2013)
33. Экономика феодализма (лекция от 14.12.2013)
34. Экономика замкнутого рынка, часть 1 (лекция от 24.01.2014)
35. Экономика замкнутого рынка, часть 2 (лекция от 31.01.2014)
36. Формы государства с экономической точки зрения (лекция от 14.02.2014)
37. Развитие мировой экономики после распада Римской империи (лекция от 21.02.2014)
38. Индустриализация: как она меняет характер экономического развития (лекция от 28.02.2013)
39. Экономика СССР и Российской Федерации (лекция от 14.03.2014)
40. Экономика СССР и Российской Федерации (лекция от 14.03.2014)
41. Россия: проблемы государственного управления (лекция от 21.03.2014)
42. Россия: проблемы экономики (лекция от 28.03.2014)
43. Система нарративов неокономики (лекция от 04.04.2014)
44. Задачи курса и удалось ли их решить (лекция от 11.04.2014)

Лекция 1: "История экономической мысли"

ЛЕКЦИЯ 1. История экономической мысли

Часть 1

Первая лекция будет посвящена истории экономической мысли: как она выглядит, как формировалась ортодоксия и что она из себя представляла, и какое место во всем этом занимает неокономика. Поскольку все читается в первый раз, по ходу дела происходит корректировка.

Есть стандартное представление об истории экономической мысли. Вначале идут меркантилисты, далее рассматривается классическая политэкономия, далее идет неоклассика, или то, что в неокономике называется «ортодоксия». И, казалось бы, можно продлить этот ряд, сказав, что дальше идет неокономика. Но мы этого делать не будем, и вот почему: если рассматривать этот ряд, эту линию с научной точки зрения, то она есть линия деградации, и вписывать сюда неокономику означает, что тем самым эта линия деградации экономического знания продолжается. Эта точка зрения Григорьева, конечно, противоречит общепринятой, ибо вообще в экономической науке эта линия считается линией прогресса, и все учебники истории экономической мысли исходят из этого, утверждая, что в ее рамках происходит переход от не-науки ко все более продвинутой науке. Сейчас будет предпринята попытка показать и доказать, что в действительности это линия деградации.

Для начала обратимся к принципиальным вопросам формирования научного знания, и что оно вообще такое; хотя, конечно, не будем затрагивать все философские вопросы этого аспекта, остановившись на некоторых. Прежде всего, здесь приходится сталкиваться с проблемой индукции, которую впервые сформулировал известный экономист, философ и логик Д.Юм. Такое сочетание интересов свойственно многим экономистам – например, Джеймсон, Милль, Маркс, в XX веке – фон Мизес. В чем заключается проблема индукции? Несмотря на то, что эта проблема до сих пор обсуждается с XVIII века, в обыденной речи можно часто слышать, что «теория подтверждается фактами»; или, чем больше фактов подтверждает теорию, тем более теория подтверждена или джастифицирована. Юм впервые поднял вопрос о том, что никакой конечный набор фактов не может ничего говорить о правильности теории: можно сколько угодно набирать не повторяющихся фактов, и найти [хотя бы один факт], который противоречит всему остальному. Сам Юм, долго рассуждая на эту тему, впал в иррационализм. Ученые эту проблему знали давно, но не знали, что с ней делать; она ставит под сомнение возможность научного знания.

Следующим, кто обратил внимание на эти вещи, был Карл Поппер. Он часто обращался к метафоре черного лебедя. Автор книги «Черный лебедь» Нассим Талеб, конечно, не был непосредственным учеником Поппера, который на тот момент уже умер, но очень много общался с его учениками. Всегда считалось, что все лебеди белые – до тех пор, пока не открыли Австралию, где обнаружили черных лебедей. Книга Талеба посвящена кризису к. XX – н. XXI веков как черному лебедю для экономической теории. Поппер, в свою очередь, согласился с тем, что ни одну теорию нельзя доказать фактами, однако это не должно мешать строить теории и ориентироваться на них в научной и практической жизни. Просто нужно знать, что любая теория может быть опровергнута, или фальсифицирована; а потому ведущим сегодняшним направлением теории научного знания является фальсификационизм. Более того, Поппер говорил, что все теории суть гипотезы, и они всегда остаются в таком статусе. Он также выдвинул требование к теориям-гипотезам: они д.б. формулируемы в своей структуре с расчетом на потенциальные факты, способные их опровергнуть. То есть, строя теорию, забегать вперед, или делать предсказания. Можно, конечно, представить теорию герметичную, замкнутую в самой себе и ничего не предсказывающую и, тем самым, неопровержимую. В этом смысле с точки зрения Поппера математика не является наукой, но как раз той самой системой, к которой не имеют отношения факты реальной жизни. Многие про это не знают и не догадываются, и до сих пор приходится часто слышать, что «в любой науке столько науки, сколько в ней математики». Долгое время считалось, что математика – царица всех наук, и все другие науки д.б. похожи на математику и строиться по ее канону. Так вот, согласно Попперу и распространенной, но мало известной практическим ученым, концепции научного знания, математика не является наукой вообще.

Реплика: это инструмент для описания других наук.

Ответ: какой статус имеет математика – понятно, это не инструмент и не наука, но язык; это научное описание, имеющее отношение к реальному миру.

Вопрос: тогда, возможно, теология и философия – тоже не наука.

Ответ: почему, научный коммунизм – вполне себе наука по структуре знания, хотя, возможно, он и сфальсифицирован по Попперу. Про теологию ничего не скажу, не занимался.

Идеи Поппера были развиты, хотя сам он блуждал между разными видами фальсификационизма, не будучи способен остановиться [в этом процессе]. Потому что, с одной стороны, его позиция была очень жесткой, и если бы наука действительно ориентировалась на попперовский критерий, то в большинстве теории (в особенности, социальная сфера), не могли бы предъявить никаких обобщений, поскольку они все были бы так или иначе сфальсифицированы. Позицию Поппера развил Лакатош, написавший книгу «Методология исследовательских программ». Он более подробно расписал структуру научного знания и установил, что там м.б. сфальсифицировано и что не может. Главной задачей Лакатоша было понять, в чем состоят прогресс и регресс науки. Он говорил, что исследовательская программа шире теории, но не будем вдаваться в эти подробности. Его схему Григорьев положил в доказательство того, что в случае с историей экономической мысли мы имеем дело с историческим регрессом.

По Лакатошу, любая теория состоит из твердого ядра. Это исходная система понятий, а также – на математический манер (хотя математика и не наука) – набор исходных аксиом и очевидно доказуемых теорем. Твердое ядро атакуют факты, которые не могут подтвердить ядро, но могут его опровергнуть. Так, в теореме, содержащейся в ядре, есть некий прогноз для жизни – то есть прогноз факта; при этом наблюдение может не подтверждать этот факт. По мнению Лакатоша, если твердое ядро столкнулось с фактом, то отсюда не обязательно следует, что надо отказываться от теории – потому что есть общие принципы, а наука, научные теории, вырезает для себя некоторый кусочек реальности, тогда как реальный факт относится ко всей реальности. Отсюда получается, что когда факт не соответствует теории, непонятно, что здесь имеет место: неверность теории либо действие факторов реальности, не учтенных в теории. Поэтому, говорит Лакатош, существует так называемый защитный пояс вспомогательных гипотез (хотя название, по мнению Григорьева, не очень удачное), который позволяет соединить утверждение, сделанное в рамках теоретического ядра, с фактами реальной жизни. То есть это гипотезы о том, как осуществляется взаимодействие теории с другими, не учтенными в ней фактами. Однако, что касается неприятия Григорьевым названия «защитный пояс» применительно к этому поясу речь идет не только о защите, но и о наступлении. Когда теорию атакует какой-то факт, то формируется дополнительная гипотеза для отбивания этой атаки. Однако, по мнению Лакатоша, дополнительная гипотеза продуктивна, если эта гипотеза позволяет работать с другими фактами, которые нам еще неизвестны. То есть мы, наблюдая дополнительные гипотезы, должны не только их объяснить (ибо всегда для каждого факта можно придумать какую-то объяснительную конструкцию, которая не объясняет и не может объяснить никаких других фактов), но и привлечь предпосылки adhoc. Иначе говоря, от гипотез кольца требуется прогрессивный вид проблемы. Иначе говоря, сформированные гипотезы должны позволять предсказывать другие факты. А если объясняется лишь один попавшийся факт, и больше ничего из этого, то это регрессивный вид [работы с] проблемой, и если защитный пояс состоит только из таких регрессий, то надо начать разбираться с тем, что же защищается.

Здесь нужно сделать еще одну оговорку, касающуюся особенностей социальных [гуманитарных] наук. Всюду приходится слышать, что эти науки тем плохи (сравнительно с естественными), что в них нельзя поставить эксперимент. Это утверждение – общее место, но ситуация в действительности другая. Не то важно, что в них нельзя поставить эксперимент: для решения проблем Северной Америки, поскольку она одна, не существует множества одинаковых «америк», на которых можно тестировать работоспособность различных политических систем. Проблема не в этом, а в том, что в естественных науках факты предоставляются только экспериментами, тогда как социальные науки устроены так, что каждый день приносит новые факты, причем в большом количестве. В этом смысле общие рассуждения Лакатоша [касательно пояса гипотез] относились к естественным наукам.

Теперь давайте применим эту схему к трем теоретическим конструкциям [последовательно: меркантилизм-политэкономия-неоклассика, см. выше]. В отличие от конструкции Лакатоша, меркантилисты начинали с того, что вместо ядра есть исследователь, которого со всех сторон атакуют разнообразные факты (повседневной жизни, прочтенное в книгах про других, услышанное и т.д.). Первое движение в данной ситуации заключается в том, что в этих фактах нужно разобраться: отклассифицировать, понять похожесть и непохожесть, важность и не важность. В данном случае имеется донаучный этап развития [экономики], поскольку есть исследователь, атака со стороны фактов, некоторая их классификация и выстраивание частных теоретических конструкций (первые меркантилисты датируются XIV – XVвв.). В результате там была сформирована некая система, не имевшая твердого ядра, но располагавшая набором частичных наблюдений, классификаций и обобщений – материалом, с которым нужно было работать при переходе к следующему этапу развития науки. Также насчет меркантилизма стоит заметить, во-первых, насчет его объекта. Представители этого направления задавались вопросом о том, кому вообще могут быть интересны их изыскания в области экономики. Их первый ответ – государям, а потому и предметом их исследования они называли богатство государя. И большинство меркантилистских трактатов было посвящено конкретным предложениям конкретным правителям конкретных территорий. Сегодня говорят, что меркантилизм преодолен, однако вполне очевидны вещи вроде программ развития регионов или муниципалитетов – вполне в духе меркантилистов. Эти программы и по форме, и по структуре похожи на меркантилистские трактаты. Так что меркантилизм никуда не делся – он жив и даже развивается и поддерживается как общественная практика. В этой связи, конечно, поскольку была некая цель, был понятен заказчик. А потому была высока доля субъективизма (разумеется, при этом, поскольку многочисленные конструкции не были связаны в единую теорию, они могли противоречить друг другу). В экономической науке как гуманитарной это составило особую проблему, приведшую к важному различению в социальных науках между позитивной наукой («как есть») и нормативной наукой («как должно быть»). Меркантилизм – нормативная наука, и это обстоятельство позволяло меркантилистам оперировать с тем набором разнородных научных инструментов, который у них был по конкретному вопросу. При этом научный метод у них был: меркантилисты не писали фантазийных вещей – у них были конкретные факты. Между тем, меркантилистами их назвал А.Смит, а сами они себя вообще никак не называли; кроме того, Смит им приписал многое из того, что сами они не говорили. Однако это вполне ожидаемая вещь при создании новой концепции, когда нужно дистанцироваться от прежней традиции. Сейчас имеет место похожее – нередко можно слышать про либерастов, от которых пытаются дистанцироваться. Кто такие либерасты и что они думают – неважно, но им можно приписать то, что они думают. Вот Смит примерно таким образом дистанцировался от меркантилистов.

Вопрос: считали ли себя меркантилисты учеными?

Ответ: это хороший вопрос. Вот Юм наверняка считал, поскольку жил в науке. А Ньютон, посвятивший 20 лет написанию комментария к Апокалипсису, поскольку считал это важным, был ученым? Можно уйти в дебри, рассуждая о том, кто когда считал себя ученым. Ньютону его занятие этими комментариями не мешало считать себя ученым. И, в некотором смысле, Ньютон – предшественник Носовского и Фоменко, поскольку он также занимался пересмотром истории.

Часть 2

Далее – классическая политэкономия А.Смита. Он решил, что материала уже набрано достаточно для того, чтобы действовать по принципу построения теории. И первое, что он сделал – формально отверг нормативность меркантилистов, представив науку как, в первую очередь, разговор о том, что есть на самом деле. Хотя у него есть его отдельная книга, посвященная нормативному взгляду на экономические процессы, он разделил эти вещи. Также Смит изменил предмет науки: в то время как меркантилисты утверждали, что богатство измеряется в деньгах, он спорил с ними, утверждая, что богатство заключается в массе товара. Между тем, это методологически достаточно странное утверждение, поскольку у меркантилистов предмет был понятен, нормален и логичен – это казна государя, и чем больше денег в казне, тем богаче государь. Однако Смит написал книгу под названием «…богатства народов», с чем связал идею о том, что богатство народов не в деньгах, а меркантилистам приписал обратное суждение, хотя сами они говорили совсем про другое. Вполне себе известный метод научной полемики. Тем более ответить Смиту было некому: меркантилисты даже не знали о том, что они меркантилисты.

Итак, объектом исследования Смита стала национальная экономика. В рамках этого подхода у Смита возникают предпосылки:

• трудовой теории стоимости;
• равновесия;
• деньги = товар.

Исходя из этих позиций, он рассмотрел наработки меркантилистов и отметил, что значительная часть этих наработок не имеет никакого научного значения. Между тем, к меркантилистам в трудные минуты экономисты обращаются до сих пор. Любимый пример Григорьева: Кейнс свою «Общую теорию занятости, процента и денег» посвятил тому, что-де зря в свое время Смит не обратил внимание на ту многочисленную правду, что говорили старые меркантилисты, и выкинул из экономической теории очень важное знание, созданное ими.

Далее нужно подробней пройтись по трем предпосылкам. Начнем с равновесия, с которым проще всего. У Смита была амбиция создать самую передовую науку по образцу самой передовой науки его эпохи, каковой был астрономия, в которой предполагалось равновесие и гармония небесных сфер, обеспечиваемая некой небесной силой. Смит сам был астрономом и писал трактаты по этой науке. Этот общий принцип был свойственен тогдашней науке, которая только отделилась от теологии, утверждавшей о создании гармоничного мира. В этом смысле наука пыталась полностью заменить теологию во всех ее аспектах, и также как теология она, в том числе, признавала гармонию, или равновесие, мира, однако утверждала, что эти равновесие и гармония объясняется научными фактами и законами, а потому равновесие – совершенно естественное состояние. Почему на это Григорьев обращает внимание? Потому, что очень многие считают, будто понятие равновесия в экономику внесли неоклассики, которые много пишут на эту тему. К сожалению, Шумпетер – хоть и замечательный экономист, но плохой историк науки, вообще сделал это основой водораздела между неоклассикой и прочей экономикой. И многие из тех, кто сегодня учится на экономистов в вузах, считают, что идея равновесия появилась в трудах неоклассиков. Если внимательно читать К.Маркса, то можно видеть, что он также очень часто употребляет понятие равновесия, давая общее описание экономической системы и ничем не отличаясь в этом смысле от неоклассиков. В классической политэкономии был в свое время сформулирован закон Сэя, который гласит, что в рыночной экономике любой товар найдет себе покупателя. Логика его такова, что, если произведена стоимость, то есть нечто, способное быть проданным, то тогда возможно на такую же сумму выступить покупателем, поскольку все [в рыночной экономике] продают стоимость. Маркс считал Сэя вульгарным политэкономистом и много ругал его закон, говоря, что глупо называть законом то, что и так ясно. То есть Маркс считал, что Сэй сделал тавтологичное утверждение, привязав свое имя к чему-то общеизвестному, но не считал «закон Сэя» не действующим. В целом, все они считали, что экономика – замкнутая система, находящаяся в равновесии.

В трудовой теории стоимости не будем говорить о стоимости, поскольку стоимость появляется из убеждения в том, что «деньги = товар». Основу этой теории составляет утверждение о том, что все производится только трудом. На это утверждение вылито множество помоев, но оно было очень хорошо обосновано уже у Смита. Согласно ему, факторами производительности являются земля, труд и капитал, при этом он рассматривал национальную экономику как данность, со всеми природными ресурсами. В этом смысле богатство народов зависит не от земли, а от того, какая степень разделения труда (РТ) применяется к этой земле. Одна и та же земля (один и тот же природный ресурс) может принести большее или меньшее богатство. В этом смысле главный фактор – труд, а земля – нулевой фактор.

Вопрос: а где появляются знания о том, как организовать РТ?

Ответ: я отвечу, где появятся знания, и в какой конфигурации. Сейчас речь идет об экономике Смита, а вопрос задан о неоклассике, которая, с одной стороны, отвергла Шумпетера, но с другой стороны, тихой сапой присвоила то, что он сказал про важность знаний. И это произошло более чем через 100 лет после Адама Смита.

Важный момент: Адам Смит, доказывая, что все зависит только от труда, а не, например, от полезности, приводит пример воды, которая очень полезна человеку, но ничего не стоит, потому что не стоит труда; между тем, алмаз бесполезен, но стоит очень дорого, поскольку на его получение требуются большие трудозатраты. На этот счет есть возражение – кстати, придуманное примерно за 50 лет до Смита, принадлежащее Джону Лоу (экспериментатору с бумажными деньгами), который рассматривал тот же случай и говорил, что в данном случае главным фактором выступает редкость: вода не редкая, ибо ее много, а потому она бесплатная, тогда как алмаз редок. На сей счет историки науки спорят, насколько Смит был в курсе позиции Лоу, ибо рассуждает так, будто ничего про нее не знает. Алмаз уже есть в земле, но добыча его требует большего труда, а потому для Смита решение Лоу не имеет смысла. Редкость для Смита выступает одним из факторов трудозатрат.

Капитал, по Смиту – это труд, который был затрачен в прошлом. Однако здесь появляется одна большая проблема (несмотря на претензии экономики на логичность), с которой связана двухсотлетняя история заблуждений, носящая название «догма Смита». Смит сказал, что стоимость любого товара состоит из живого труда (L), ренты (R) и материалов (K): L+R+K. Но в общественном масштабе никакой стоимости материалов не существует, поскольку K – это также какой-то продукт, который также разлагается на некие L1+R1+K1, которые также разлагаются на L2+R2+K2, и так далее. А потому совокупный продукт общества включает в себя только труд и ренту. В свою очередь, R – это механизм изъятия продукта труда в пользу аристократии (весьма ненавидимой Смитом), поэтому, в конечном счете, также представляет собой труд. Однако дальше Смит допустил ошибку, сказав, что все разложения вида «L+R+K» укладывается в рамки годового оборота общественного продукта. Это рассуждение вызвало волну исследований, и некоторые пытались описать процесс формирования стоимости снизу и найти базовые виды деятельности в виде плетения корзин и сбора ракушек, и попытаться описать годовое воспроизводство системы «L+R+K». Занятие весьма бессмысленное. Далее с этой ошибкой Смита произошла совсем смешная вещь. Маркс, критикуя Смита по этому поводу и отмечая, что данное разложение, конечно же, не укладывается в год, выбросил саму идею. В шанинских лекциях по неокономике было сказано, что так называемое противоречие между т. Iи т. III«Капитала» Маркса в действительности возникает не из-за того, что не верна трудовая теория стоимости, а из-за того, что Маркс, дабы избежать догмы Смита в любом виде, неправильно построил рассуждения, а потому никакого противоречия там нет. Однако [в экспертном сообществе] гуляет расхожесть, что-де коли разложение нельзя осуществить до конца, то нельзя его осуществить вообще. Отсюда капитал рассматривается современными неоклассиками как самостоятельный фактор. Хотя, вообще-то, когда задумываются над разложением, говорят, что Смит наверняка был прав. И выясняется, что и неправота Смита в его ошибке, и методологически некорректная критика этого заблуждения, привели к существенному искажению в понимании того, как устроена экономика, существующему до сих пор. Григорьев, опять же, говорит про то, что концепция труда как главного экономического фактора была очень хорошо обоснована.

Далее, положение «деньги = товар». А как еще могли строиться рассуждения в то время? Сегодня рассуждают также – это имманентное знание, присущее всем. Если за деньги можно купить товар, то в деньгах и товаре есть что-то общее, и значит, деньги – также товар. Это нормальная предпосылка, которая приходит в голову любому, кто хоть раз за деньги что-то покупал или продавал. Есть практика обмена товара на товар, а есть практика обмена товара на деньги и денег на товар. Отсюда делается вывод, что деньги – это товар. Это столь естественно, что даже не обсуждалось. Тот факт, что деньги могут выступать в качестве товара (например, в случае торговли валютой) – частный случай. А само утверждение о том, что «деньги = товар», общее, деньги – это товар всегда.

Реплика: это в системе ссудного капитала.

Ответ: это в любой системе, и на Востоке также деньги = товар, без ссудного капитала; а насчет ссудного капитала – это совсем отдельный разговор, он будет во второй лекции.

А если деньги = товар, то можно говорить о трудовой теории стоимости, а также появляется такая малозаметная вещь, как подкрепление закона Сэя в рамках предпосылки равновесия: ведь если деньги не равны товару, то вообще не очень понятно, может ли существовать равновесие; а если равны, то, скорее всего, равновесие есть. Если деньги – не товар, то возникают какие-то непонятные разрывы.

Вот основа классической политэкономии, и вот здесь появляется то, на что обратил внимание Кейнс, и на что обратили внимание мы в неокономике: у меркантилистов были наблюдения, ставившие под сомнение тождество денег и товаров, которые были отброшены. Сомнения были простые. У того же Дж. Лоу: если деньги = товар, то деньги в экономике не имеют никакого значения – это только [экономическая] вуаль, а важен лишь обмен товарами. Меркантилисты писали не только о том, как привлечь деньги в казну государя, но и о том, что, если в государстве не хватает денег, то оно может впасть в рецессию, а если деньги появляются, то все начинает работать. А значит, деньги есть важный фактор, влияющий на реальную ситуацию. Они это наблюдали и описывали. Дж. Лоу, пока не лопнул пузырь его эксперимента, а экономика Франции не была монетизирована и перемонетизирована, вызвал врЕменное процветание этой страны, а Петр Iприсылал нему гонцов в Вену с приглашением повторить финансовый эксперимент в России – ибо неважно, что он провалился, ведь экономика-то здорово развивалась. Эти наблюдения меркантилистов остались за скобками, и они противоречили формуле «деньги = товар».

Итак, система предпосылок «1.-3.» классической политэкономии стала развиваться. Получилось не очень хорошо, и понятно, почему. Оказалось, что все три предпосылки противоречат одна другой: это проявляется, когда на их основе начинают что-то развивать. И вместо решений и продвижения теории возникают смысловые ямы. Таких ям, на которые обратили внимание неоклассики, три.

1. В чем измеряется труд в рамках трудовой теории стоимости? Один час труда одного человека равен одному часу труда другого, и от чего это зависит? В смысле деления на сложный и простой труд. Непонятно, как их соизмерять. То есть в самих предпосылках этой теории стоимости уже была брешь. Кроме того, была брешь в вопросе о критериях определения зарплаты, или оценки труда. На этот счет существовало множество гипотез в рамках классической политэкономии (теория трудового фонда и т.п.).

2. Если все создается трудом, предпосылка капитала не играет никакой роли, а рента есть изъятие части трудовой стоимости, то откуда берутся реально существовавшие прибыль и процент? Один экономист в шутку сказал, что у Д.Рикардо 93%-я трудовая теория стоимости (ибо Рикардо признавал существование 5-7% нетрудовой составляющей «погрешности» в стоимости товара, которую можно игнорировать).

Часть 3

3. Рента также не была объяснена в рамках классической политэкономии. История с рентой весьма любопытна. Для неоклассиков проблема ренты важна в первую очередь, поскольку она представляла собой самую важную и очевидную брешь в классической теории. Если в графике по абсциссам стоит количество продукта, по ординатам – издержки, а график идет по асимптоте, то, если имеется что-то связанное с землей или сельским хозяйством, то понятно, что земля имеет разное плодородие, и вначале вовлекаются в оборот хорошие земли с наименьшими издержками на единицу продукта, затем – менее хорошие, и т.д. Предположим, что в рамках общества требуется Q1 количества зерна. Про все остальные общества классики говорили, что там требуются общественно необходимые затраты труда, и это средние затраты труда по отрасли. В действительности, проблем в политэкономии в связи со всем перечисленным было великое множество. Например, так же не было объяснено, что есть общественно необходимые затраты труда: в целом, было понятно что это, но насколько это точно рассчитывается, было непонятно; то есть считалось, что это средние затраты на продукцию. Равновесие возникает, когда все продукты продаются по общественно необходимым затратам труда. Однако неоклассики сказали, что при меньшей стоимости производители работают себе в убыток, поскольку у них издержки выше общественно необходимых затрат, тогда как эти затраты [в рамках классической политэкономии] определяют стоимость. Поэтому реальная цена, по которой должен продаваться продукт, связанный с землей, связана с более высокими издержками, что логично. Но тогда, по мнению неоклассиков, если суммировать все цены в масштабах всего общества, получается, что при том, что труд производителен, добавки, связанные с издержками, также будут входить в сумму стоимостей годового продукта, но они никак не объясняются трудом. А если считается, что деньги = товар, то следует признать, что сумма стоимостей в общественном масштабе больше затрат труда, а значит, что либо деньги – не товар, либо земля есть производительный фактор (коли она производит более высокую стоимость). Классики строили свои модели равновесия, исходя из предположения о существовании некоторого склада, на который все свозят результаты труда (то есть все товары на складе представляют всю трудовую стоимость). При этом все товары оценены по средним издержкам (трудовым стоимостям), а на складе происходит перераспределение: кто-то по труду получает меньше, а часть, определяющаяся наличием природных ресурсов, представляет собой ренту и изымается. Однако неоклассики говорят, что механизм реального изъятия ренты происходит не через склад, но через цены. А если реальный механизм работает через цены, то совокупность стоимостей больше затрат труда, и приходится признать, что либо товары не равны деньгам, либо земля является производственным фактором. В этом состоит критика классической теории ренты. Сами классики юлили по этому вопросу, в том числе Маркс, и вообще понятие общественных затрат труда не употребляли. Тот же Маркс рассчитывает относительную величину ренты, а когда речь идет об абсолютной величине ренты, то рассматривает совсем другой пример. Объясняя, что такое рента, он предлагает представить ситуацию, когда есть несколько промышленников, обладающих паровыми машинами, и один из них находится рядом с водопадом, что исключает затраты на паровую машину, так что у него одного издержки меньше и он один получает ренту. И лишь в этом примере Маркс использует понятие общественно необходимых затрат. Однако когда он переходит к рассмотренному выше примеру [с графиком затрат в случае сельхозпроизводства], то он ничего не говорит про общественно необходимые затраты и о том, что это такое. Общественно необходимые затраты, по мнению классиков – те, при которых производится основная масса товаров. Но при этом м.б. частичные отклонения. Среднестатистический читатель просто не прорвется сквозь множество букв 2-й части третьего тома «Капитала», и если он не знает, что искать, то и не найдет. В связи с этим – критика политэкономического понятия ренты со стороны неоклассики.

В завершение – несколько слов о роли Маркса в классической политэкономии, поскольку по этому поводу сложилось совершенно превратное представление. Получилось, что для теории ренты – одна объяснительная конструкция, а по факту – преобразование твердого ядра [экономической теории], которая, тем самым, разбилась на три самостоятельные теории: ренты, зарплаты и прибыли. При этом теория прибыли реально научна. В этом смысле эти теории не составляли ядра, поскольку были слабо связаны друг с другом. Такая ситуация работала против концепции равновесия, поскольку, по мере самостоятельного развития, каждая из этих теорий все меньше стыковалась в единую картину экономической жизни, и было непонятно, как здесь можно получить какое-то равновесие и как-либо разобраться во всем этом. Сам Маркс назвал этот этап, наступивший после Рикардо, разложением классической политэкономии (к научной политэкономии он относил Смита и Рикардо, добавляя к ним по политическим мотивам Сисмонди). Но Маркс был классический политэконом, и он поставил перед собой задачу восстановить целостность расползающейся экономической науки, исходя из базовых политэкономических предпосылок (трудовой теории стоимости, равновесия и принципа «деньги = товар»), не пересматривая их. Он, действительно, решил проблему прибыли, показав, как она решается – через понятие прибавочной стоимости. И Смит, и Рикардо не осознавали, что у них могут возникнуть противоречия, но их осознавал Маркс. Да, он не дописал «Капитал», а в самом «Капитале» есть много противоречий и не выявленных вещей, однако это была гигантская работа, и «Капитал» стал максимумом того логического, что можно было сделать с этими предпосылками. То есть «Капитал» есть не просто какая-то новая теория, но вершина классической политэкономии.

В 1860-годы появилась и господствовала т.н. историческая школа, существующая до сих пор. У нее было несколько направлений, которые, в основном, развивались в Германии и, частично, в Англии. Также было несколько авторов, давших «волшебный пинок» всему этому движению, первый среди них – Фридрих Лист, который не относился вообще ни к какому движению. Что не устраивало историческую школу? Адам Смит решил сделать научную теорию, но уже в его время существовали авторы, задававшиеся вопросом о возможности формализации экономической науки, и о том, не будет ли выкинут ребенок вместе с водой в этом процессе – подобно тому, что случилось с наблюдениями меркантилистов в период возникновения политэкономии. А потому была и война с формализмом его противников, возвращавшихся к меркантилизму как научной программе. Они предлагали понаблюдать за реальностью, поописывать, поклассифицировать и поработать над первичным материалом, от чего далее переходить к обобщениям и выстраиваниям теории. Однако когда ядро классической политэкономии распалось, возникло господство исторической школы. Деятельность Маркса пришлась на самый конец этой школы – т. I «Капитала» вышел в 1867 году. Примечательно, что эта вершина политэкономии появилась тогда, когда всех в экономике интересовало совсем другое. И все представители неоклассики утверждали, что не читали «Капитал» – они просто не знали о существовании этой книги, которая на Западе стала популярной лишь спустя примерно 15 лет, начиная с 1880-х гг., когда она вошла в научный оборот, и неоклассики включились в полемику с Марксом, но с совсем других позиций: они не обратили внимания на то, что он сделал в классической политэкономии, и полемика приобрела скорее идеологический, нежели научный, характер. И это – еще один из тех моментов, что делает историю экономической мысли запутанней, но интересней.

Данная страница создана для выкладки ссылок на видео второй версии цикла лекций Олега Григорьева по экономической теории, которая входит в новую науку НЕОКОНОМИКА. Статья имеет постоянную ссылку: //design-for.net/page/versija-2-lekcii-grigoreva