проблема индукции философия

09.06.2016 Каждый человек в процессе жизнедеятельности настолько часто использует метод индукции, что он являет основой поведения в быту. Индуктивные умозаключения возникают по причине множества повторяющихся явлений в окружающей среде, например, день сменяет ночь, и эта повторяемость на протяжении многих тысячелетий стала основанием для уверенности, что завтра утром солнце взойдет обязательно. Аналогично сформировались знания о свойствах окружающих предметов, что позволяет людям делать прогноз, что и завтра они проявят те же свойства, что проявляли вчера или многими днями ранее.

Вообще-то это феномен, что люди могут предвосхищать сценарий многих процессов и их последствия, но секрет этого "наведения" на будущее (что и означает латинское слово inductio) лежит в знаниях закономерностей, связанных с этими знакомыми сущностями. Причем большую часть знаний человек получает от других людей, когда те передают ему какие-то собственные суждения о предметах и явлениях. Индуктивное суждение представляет собой некий вывод на основе некоего числа похожих опытов, который обобщается и принимается как прогноз для всех следующих аналогичных случаев.

Передача информации - есть природное свойство рода Homo sapiens, способствующее его выживанию, так как все не могут попасть в великое множество ситуаций, которые могут сложиться в нашей среде обитания, но, если одна особь побывала в какой-то ситуации, то она имеет возможность (и как правило это делает) через язык передать свой опыт другим.

Индуктивный метод получения знаний на основе череды опытов до тех пор, пока никто не озадачивался проблемой верификации, даже среди ученых был принят как основной метод доказательства истинности суждений, однако открытие в Австралии вида лебедей с черным оперением показало ненаучность индуктивного умозаключения. Крушение в головах европейцев аксиомы - "все лебеди белые" - подорвало авторитет науки, так как огромное число суждений, наработанных человечеством в течении тысячелетий и считавшихся научными (истинными) - в один момент лишилось какого-либо подтверждения. Появилась, так называемая, проблема индукции, которая состояла в том, что индуктивный метод познания отбросить было невозможно, а казус с черным лебедем показал, что сама индукция (точнее индуктивное умозаключение) не может служить методом доказательства истинности суждений.

Проблема индукции была сформулирована в трудах Томаса Гоббса, который различал два метода познания: логическую дедукцию рационалистической «механики» и индукцию эмпирической «физики». Сам Гоббс решение проблемы индукции не предложил, но вопрос о роли опыта в науке превратился в ключевой вопрос философии, который пытались решить многие ученые, среди которых мы отмечаем таких как Дэвид Юм и Иммануил Кант, каждый из которых предлагал свое решение. Далее в статье вы найдете решение проблемы индукции Карла Поппера, как текст ГЛАВЫ 1 книги Поппера - Объективное знание. Эволюционный подход, опубликованной в 1972 году.

Книга Карла Поппера Объективное знание. Эволюционный подход

ГЛАВА 1 Предположительное знание: мое решение проблемы индукции

НАЧАЛО ЧАСТЬ 1 ПРОДОЛЖЕНИЕ

Рост иррационализма (unreason) на протяжении XIX и прошедших лет XX века — естественное последствие юмовского разрушения эмпиризма.

Бертран Рассел

Возможно, конечно, что я ошибаюсь, но, по-моему, мне удалось решить крупнейшую философскую проблему: проблему индукции. (Мне кажется, что я пришел к ее решению около 1927 года 1). Это решение оказалось в высшей степени плодотворным и позволило мне разрешить немало других философских проблем.

Впрочем, немногие философы согласятся с утверждением о том, что я - Поппер решил проблему индукции. Немногие философы взяли на себя труд изучить — или хотя бы критиковать — мой взгляд на эту проблему или же вообще заметили тот факт, что я занимался ей. В самое последнее время опубликовано много книг на эту тему, в которых вообще не упоминаются мои работы, хотя в большинстве из них заметны признаки очень отдаленного и косвенного влияния моих идей. В тех работах, в которых отмечены мои идеи, мне обычно приписывают взгляды, которых я никогда не придерживался, или критикуют меня, исходя из явных недоразумений, недопонимания или используя неверные аргументы. В этой главе я пытаюсь заново объяснить свои взгляды и при этом дать полный ответ тем, кто меня критикует.

Моими первыми публикациями по проблеме индукции были письмо в журнал «Erkenntnis», опубликованное в 1933 году, в которой я кратко изложил свою формулировку проблемы индукции и свое решение этой проблемы, и книга «Логика научного исследования» («Logik der Forschung»), опубликованная в 1934 году. И письмо, и книга были написаны очень сжато. Я ожидал — видимо, чересчур оптимистично — что читатели с помощью нескольких моих исторических намеков поймут, почему моя специфическая переформулировка этой проблемы имеет решающее значение. Я считаю, что именно переформулирование мною этой традиционной философской проблемы и сделало возможным ее решение.

Под традиционной философской проблемой индукции я подразумеваю формулировки, подобные следующим (которые я обозначу Tr):

Tr: Чем можно обосновать веру в то, что будущее будет (в большой мере) таким же, как прошлое?. Или несколько иначе: В чем состоит оправдание[/u] (justification) индуктивных выводов (inferences)?

Формулировки, подобные этим, некорректны по нескольким причинам.

• Например, первая из них предполагает, что будущее будет таким же, как прошлое — это предположение я, например, считаю ошибочным, если только не брать выражение «такой же» в столь гибком смысле, что все утверждение становится пустым и выхолощенным.
• Вторая формулировка предполагает, что существуют индуктивные выводы и правила проведения индуктивных выводов, а это предположение опять-таки из тех, которые нельзя принимать некритически, и которое я также считаю ошибочным.

Поэтому я считаю обе эти формулировки просто некритическими, и это же можно сказать о многих других формулировках этой проблемы. И потому моя основная задача — заново сформулировать проблему, которая, на мой взгляд, стоит за тем, что я назвал традиционной философской проблемой индукции.

Приведенные формулировки, уже ставшие традиционными, исторически появились совсем недавно: они возникли из юмовской критики индукции и ее влияния на теорию познания, основанную на здравом смысле.

Я вернусь к более подробному обсуждению традиционных формулировок проблемы индукции, но сначала представлю точку зрения здравого смысла, или обыденного сознания, затем точку зрения Юма, а после этого — мои переформулировки и решения этой проблемы.

1. ПРОБЛЕМА ИНДУКЦИИ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

Теория познания, присущая здравому смыслу или обыденному сознанию (которую я назвал еще «емкостной (бадейной, т.к. bucket переводится как ведро) теорией сознания» — это теория, наиболее известная формулировка которой такова: «в нашем уме нет ничего, кроме того, что попало туда через органы чувств». (Я пытался показать, что эта точка зрения была впервые сформулирована Парменидом в сатирическом ключе: «У большинства смертных нет ничего в их заблуждающемся уме, кроме того, что попало туда через их заблуждающиеся органы чувств»). (О «емкостной (бадейной) теории сознания (или познания)» см. также Поппер К. Р. Эволюционная эпистемология // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук / М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 57–74. — Прим. перев.)

И все же у нас есть ожидания, и мы верим в определенные закономерности (законы природы, теории). Это приводит к проблеме индукции с точки зрения здравого смысла (я назову ее Cs):

Cs: Как могли возникнуть эти ожидания и верования (beliefs)?

Здравый смысл дает следующий ответ: из повторяющихся наблюдений, сделанных в прошлом, — мы верим, что солнце взойдет завтра, потому что оно делало это в прошлом.

С точки зрения здравого смысла просто считается само собой разумеющимся (при этом для него не возникает никаких проблем), что наша вера в закономерности оправдывается теми самыми многократными наблюдениями, которые привели к ее возникновению. (Происхождение Cs (cum — переводится как вместе, s - ситуации) имеет оправдание: — и то и другое на почве повторения. Это философы со времен Аристотеля и Цицерона называют «epagoge» или «индукция».)

2. ДВЕ ЮМОВСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИНДУКЦИИ

Юма интересовал статус человеческого знания или, как он мог бы сказать, вопрос о том, можно ли наши верования — и какие именно — оправдать достаточными основаниями?

Он поставил две проблемы: логическую (HL) и психологическую (HPs). Один из важных моментов состоит в том, что два его ответа на эти две проблемы в некотором смысле противоречат друг другу.

Логическая проблема Юма:

HL: Оправдан ли в наших рассуждениях переход от случаев, [повторно] встречавшихся в нашем опыте, к другим случаям [заключениям], с которыми мы раньше не встречались?

Ответ Юма на НL: нет, как бы велико ни было число повторений.

Юм показал также, что с точки зрения логики - ситуация остается в точности такой же, если в HL перед словом «заключения» добавить слово «вероятные», или если заменить слова «к другим случаям» словами «к вероятности других случаев».

Психологическая проблема Юма:

HPs: Почему, несмотря на это, все разумные люди ожидают и верят, что случаи, не встречавшиеся раньше в их опыте, будут соответствовать случаям из их опыта? Иначе говоря, почему мы так уверены в некоторых своих ожиданиях?

Ответ Юма на HPs: это происходит по «обычаю или привычке», то есть из-за того, что это обусловлено повторением и механизмом ассоциации идей — механизмом, без которого, говорит Юм, мы вряд ли смогли бы выжить.

3. ВАЖНЫЕ СЛЕДСТВИЯ КОНЦЕПЦИИ ЮМА

В результате полученных Юмом выводов он — один из самых рационально мыслящих людей в истории — превратился в скептика и одновременно верующего — верующего в иррационалистическую эпистемологию. Его вывод, что повторяемость не имеет совершенно никакой доказательной силы, хотя и играет доминирующую роль в нашей когнитивной жизни или в нашем «понимании», привел его к заключению, что аргументы или разум играют лишь незначительную роль в процессе понимания. Обнаруживается, что наше «знание» носит характер даже не просто верования (belief), а верования, не поддающегося рациональному обоснованию — иррациональной веры (faith).

Я надеюсь, что из разделов 4, 10 и 11 настоящей главы будет ясно, что из моего решения проблемы индукции никак нельзя вывести подобного иррационалистического заключения.

Заключение Юма с еще большей силой и безнадежностью сформулировал Рассел в посвященной Юму главе своей книги «История западной философии» (Russell В. A. History of Western Philosophy, 1946. — Прим. перев.), опубликованной в 1946 году (через тридцать четыре года после его работы «Проблемы философии», в которой содержалась замечательно четкая формулировка проблемы индукции без ссылки на Юма).

Рассел говорит о юмовской трактовке индукции: «Юмовская философия… отражает банкротство рационализма восемнадцатого века», и далее: «Поэтому важно выяснить, существует ли вообще ответ на проблему Юма в рамках философии, являющейся целиком или преимущественно эмпирической. Если нет, значит, с тонки зрения интеллекта нет никакой разницы между здравым умом и безумием. Безумца, считающего себя яйцом-пашот (Яйцо, сваренное без скорлупы в кипятке. — Прим. перев.), можно осудить исключительно на том основании, что он находится в меньшинстве…»

Далее Рассел утверждает, что если отвергнуть индукцию (или принцип индукции), то «всякая попытка прийти к общим научным законам, исходя из отдельных наблюдений, оказывается ложной, и эмпирик никуда не может уйти от юмовского скептицизма». Этим Рассел подчеркивает противоречие между юмовским ответом на HL и а) рационалистичностью, б) эмпиризмом и в) методами научной работы.

Я надеюсь, что мои соображения в разделах 4 и 10–12 покажут, что все эти противоречия исчезают, если принять мое решение проблемы индукции: нет никакого столкновения между моей теорией несуществования индукции (non-induction) и рационалистичностью, эмпиризмом и методами научной работы.

4. МОЙ ПОДХОД К ПРОБЛЕМЕ ИНДУКЦИИ

Я придаю первостепенное значение неявно содержащемуся в трактовке Юма различию между логической и психологической проблемами индукции. Вместе с тем я считаю взгляды Юма на то, что сам я склонен называть «логикой», не вполне удовлетворительными. Он достаточно ясно описывает процессы верного (valid) вывода, но рассматривает их как «рациональные» мыслительные процессы.

В отличие от этого один из основных принципов моего подхода состоит в том, чтобы, имея дело с логическими проблемами, переводить все субъективные или психологические термины, особенно «верование, или мнение» и так далее, в объективные термины. Так, вместо «мнения» я говорю, скажем, об «утверждении» или об «объяснительной теории», вместо «впечатления» — о «высказывании наблюдения» или о «проверочном высказывании», а вместо «оправдания мнения» — об «оправдании притязаний на истинность теории» и так далее.

Эта процедура перевода на объективный, логический или «формальный» стиль высказываний будет применяться к HL и не будет применяться к НPs, но:

Как только логическая проблема HL будет решена, это решение будет перенесено на психологическую проблему НPs на основе следующего принципа переноса: что верно в логике, то верно и в психологии. (Аналогичный принцип в основном соблюдается для так называемого «научного метода», а также для истории науки: что верно в логике, верно и в научном методе, и в истории науки.) Это, конечно, довольно смелое предположение для психологии познания или процессов мышления.

Ясно, что мой принцип переноса заведомо исключает юмовский иррационализм: если я могу дать ответ на его основную проблему индукции, включающую HPs, не нарушая принципа переноса, то не может возникнуть никакого столкновения между логикой и психологией, а следовательно, невозможно прийти к заключению, что наше познание иррационально (understanding).

Такая программа вместе с юмовским решением HL подразумевает, что о логических связях между научными теориями и наблюдениями можно сказать больше, чем сказано в HL.

Один из моих главных выводов состоит в том, что, поскольку Юм прав в том, что в логике не существует такой вещи, как индукция на основе повторения, то по принципу переноса такой вещи не может быть и в психологии (или в научном методе и в истории науки): идея индукции на основе повторения должна рассматриваться как возникшая по ошибке — как своего рода оптическая иллюзия. Короче говоря: не существует такой вещи, как индукция на основе повторения.

5. ЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА ИНДУКЦИИ: ПЕРЕФОРМУЛИРОВКА И РЕШЕНИЕ

В соответствии с вышесказанным (пункт 1 предыдущего раздела 4) я должен переформулировать юмовскую проблему НPs в объективных, или логических, терминах.

Для этого вместо юмовских «случаев из нашего опыта» я подставлю «проверочные высказывания (test statements)», то есть единичные высказывания, описывающие доступные наблюдению события («высказывания наблюдения» или «базисные высказывания»), а «случаи, не встречавшиеся в нашем опыте», заменю на «универсальные объяснительные теории».

В результате я могу сформулировать юмовскую логическую проблему индукции следующим образом:

L1: Можно ли истинность некоторой объяснительной универсальной теории оправдать «эмпирическими причинами», то есть предположением истинности определенных проверочных высказываний, или высказываний наблюдения (которые, можно сказать, «основаны на опыте»)?

Мой ответ на эту проблему такой же, как у Юма: нет, это невозможно; никакое количество истинных проверочных высказываний не может служить оправданием истинности объяснительной универсальной теории L1.

Однако есть еще вторая логическая проблема L2 индукции, являющаяся обобщением проблемы L1. Она получается из L1 простой заменой слова «истинность» словами «истинность или ложность»:

L2: Можно ли истинность или ложность некоторой объяснительной универсальной теории оправдать «эмпирическими причинами», то есть может ли предположение истинности определенных проверочных высказываний оправдать истинность или ложность универсальной теории?

На эту проблему я даю утвердительный ответ. Да, предположение истинности проверочных высказываний иногда позволяет нам оправдать утверждение о ложности объяснительной универсальной теории.

Этот ответ приобретает большое значение, если подумать о той проблемной ситуации, в которой возникает проблема индукции. Я имею в виду ситуацию, в которой перед нами оказывается несколько объяснительных теорий, предлагающих конкурирующие решения некоторой проблемы объяснения, например научной проблемы, а также тот факт, что мы должны или — по крайней мере — хотели бы выбрать одну из них. Как мы уже видели, Рассел говорит, что, не решив проблему индукции, мы не можем сделать выбор между (хорошей) научной теорией и (плохой) навязчивой идеей безумца. Юм также думал о конкурирующих теориях. «Предположим [пишет он], что кто-либо… высказывает суждения, с которыми я не согласен, например… что серебро плавится легче, чем свинец, что ртуть тяжелее золота…».

Эта проблемная ситуация — проблема выбора из нескольких теорий — наводит на мысль о третьей формулировке проблемы индукции:

L3: Может ли предпочтительность — с точки зрения истинности или ложности — некоторых конкурирующих универсальных теорий по сравнению с другими быть оправдана «эмпирическими причинами?»

В свете моего ответа на L2 ответ на L3 становится очевидным: да, иногда это возможно, если повезет. Ведь может так случиться, что наши проверочные утверждения опровергнут некоторые — но не все — из конкурирующих теорий, а так как мы ищем истинную теорию, то отдадим предпочтение тем из них, ложность которых пока еще не установлена.

6. КОММЕНТАРИИ К МОЕМУ РЕШЕНИЮ ЛОГИЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМЫ ИНДУКЦИИ

В соответствии с моими переформулировками центральным вопросом логической проблемы индукции оказывается вопрос о верности (истинности или ложности) универсальных законов по отношению к некоторым «данным» проверочным высказываниям. Я не ставлю вопрос: «Как определить истинность или ложность проверочных высказываний?», то есть единичных описаний наблюдаемых событий. Этот вопрос, по-моему, не следует рассматривать в рамках проблемы индукции, поскольку вопрос Юма касался того, оправдан ли в наших рассуждениях переход от встречавшихся в опыте «случаев» к не встречавшимся.

Ни Юм, и никакой другой автор из писавших на эту тему, насколько мне известно, не продвинулся к дальнейшим вопросам: Можно ли рассматривать «встречавшиеся в опыте случаи» как сами собой разумеющиеся? Действительно ли они предшествуют теориям? Хотя эти дальнейшие вопросы входят в число тех проблем, к которым меня привело мое решение проблемы индукции, но они выходят за рамки исходной проблемы. (Это ясно, если вспомнить, чего добивались философы, бравшиеся за решение проблемы индукции: они полагали, что если удастся найти некий «принцип индукции», который позволит нам выводить универсальные законы из единичных высказываний, и если удастся обосновать истинность этого принципа, то можно будет считать, что проблема индукции решена.

L1 — это попытка перевести юмовскую проблему на язык объективной терминологии. Единственная разница в том, что Юм говорит о будущих (единичных) случаях, с которыми мы не встречались раньше, то есть об ожиданиях, в то время, как в L1 речь идет об универсальных законах или теориях. У меня есть по меньшей мере три причины для этой замены. Во-первых, с точки зрения логики, «случаи», о которых идет речь, относятся к некоторому универсальному закону (или, как минимум, к некоторой пропозициональной функции (statement function), которую можно превратить в общее, или универсальное, высказывание). Во-вторых, обычно в наших рассуждениях переход от одних «случаев» к другим «случаям» происходит при помощи универсальных теорий. Таким образом, от юмовской проблемы мы переходим к проблеме верности (validity) универсальных теорий. В-третьих, я хотел бы, как и Рассел, связать проблему индукции с универсальными законами или научными теориями.

Мой отрицательный ответ на проблему L1 следует понимать в том смысле, что все законы или теории следует считать гипотетическими, или предположительными, то есть просто догадками.

Эта точка зрения в настоящее время достаточно популярна, но, чтобы прийти к этому, потребовалось довольно много времени. Например, против нее открыто выступил профессор Гилберт Райл в своей замечательной во многих отношениях статье 1937 года. Райл заявляет (р. 36), что неправильно говорить, «что все общие высказывания науки… не более чем гипотезы», а термин «гипотезы» он употребляет точно в том же смысле, в каком я его всегда использовал и использую теперь: как «высказывание… истинность которого только предполагается» (там же). Он высказывается против тезисов, подобных моему, говоря: «Мы часто бываем уверены — и притом с достаточным основанием — в высказываниях, выражающих законы» (р. 38). И он утверждает, что некоторые общие высказывания «твердо установлены»: «Они называются «законами», а не «гипотезами».

Эта точка зрения Райла была на самом деле почти «установленным» стандартом в то время, когда я работал над «Logik der Forschung», и Сейчас она еще отнюдь не мертва. Впервые меня заставила усомниться в ней теория гравитации Эйнштейна: ни одна теория не была так твердо «установлена», как теория Ньютона, и вряд ли когда-нибудь будет; но как бы ни относиться к теории Эйнштейна, она — во всяком случае — научила нас считать ньютоновскую теорию «не более чем» гипотезой или предположением.

Вторым подобным случаем было открытие Юри дейтерия и тяжелой воды в 1931 году. В те времена вода, водород и кислород были наиболее изученными веществами в химии, и атомные веса водорода и кислорода составляли самый что ни на есть стандарт всех химических измерений. За истинность этой теории каждый химик поручился бы головой, во всяком случае до гипотезы изотопов, предложенной Содди в 1910 году, да, в сущности, и длительное время спустя. Однако эту теорию опроверг Юри своим открытием (подкрепив, тем самым, теорию Бора).

Все это заставило меня повнимательнее присмотреться к другим «твердо установленным» законам и особенно к трем стандартным примерам индуктивистов: a) солнце всходит и заходит каждые 24 часа (или приблизительно каждые 90000 ударов пульса), b) все люди смертны, c) хлеб питателен.

Во всех трех случаях я обнаружил, что эти твердо установленные законы на самом деле опровергнуты — если понимать их в том смысле, в котором они первоначально утверждались.

• a) Первый закон был опровергнут, когда Пифей из Массилии: открыл «замерзшее море и полночное солнце». Что закон (а) означал: «Куда бы вы ни отправились, солнце будет всходить и заходить каждые 24 часа» — это видно из того, каким полнейшим недоверием был встречен рассказ Пифея, и из того, что его сообщение стало образцом россказней путешественников. (Пифей из Массилии (Массалии) — греческой колонии на месте современного Марселя — в 4 веке до новой эры совершил морское путешествие в Северную Европу вплоть до Исландии или Норвегии; античные историки, сохранившие сведения о его путешествии, подвергали сомнению правдивость его сообщений, которые с современной точки зрения вполне соответствуют действительности. — Прим. перев.)
• b) Второй закон, вернее, теория Аристотеля, на которой он основан, — также был опровергнут. Предикат «смертный» представляет собой плохой перевод с греческого: thnetos означает скорее «обязанный умереть» или «подлежащий смерти», нежели просто «смертный», и закон (b) есть часть аристотелевской теории о том, что каждое порожденное существо по своей природе обязано умереть по прошествии определенного времени, которое, хотя его продолжительность является частью природы (essence) этого существа, может несколько варьироваться в зависимости от случайных обстоятельств. Эта теория была опровергнута открытием, что бактерии не умирают, поскольку размножение делением не есть смерть, а позднее — осознанием того, что живая материя не всегда обречена на распад и смерть, хотя и кажется, что все формы жизни можно убить, применив достаточно кардинальные средства. (Раковые клетки, например, могут жить неограниченно).
• c) Третий закон — излюбленный пример Юма — был опровергнут, когда люди, ежедневно питаясь хлебом, умирали от отравления спорыньей, как это случилось не так давно в одной французской деревне. Конечно, закон (с) первоначально означал, что хлеб, испеченный подобающим образом из пшеницы или другого злака, посеянного и собранного по всем правилам, насыщает людей, а не отравляет их. Однако фактом является то, что они отравились.

Итак, отрицательный ответ Юма на HL и мой отрицательный ответ на L1 — это не просто уводящие в сторону философские измышления, как утверждают Райл и теория познания, основанная на здравом смысле, — они основаны на вполне реальной практике. В таком же оптимистичном ключе, как и профессор Райл, профессор Стросон пишет: «Если… существует проблема индукции и… Юм сформулировал ее, нужно добавить, что он ее и решил», то есть решением является положительный ответ Юма на HPs, который Стросон, по-видимому, принимает, высказываясь о нем так: «принять основные каноны [индукции]… вынуждает нас сама Природа… Рассудок является и должен быть рабом страстей» (Юм сказал: «должен быть всего лишь».)

Я не встречал лучшей иллюстрации к цитате из книги Бертрана Рассела «История западной философии», которую я поставил эпиграфом к этой главе. (Russell В. A History of Western Philosophy, 1946. P. 699 (русский перевод: Рассел Б. История западной философии. М: 1959. С. 691). — Прим. перев.)

И все же ясно, что «индукция» — в смысле положительного ответа на HL или L1 — индуктивно неверна и даже парадоксальна. Ведь из положительного ответа на L1 вытекает, что наше научное описание мира приблизительно верно. (С этим я согласен, несмотря на мой отрицательный ответ на L1.) А отсюда следует, что мы — очень умные животные, ведущие ненадежное существование в среде, которая резко отличается почти от всех прочих мест во Вселенной; животные, которые упорно пытаются тем или иным способом обнаружить истинные закономерности, управляющие Вселенной, и, следовательно, окружающей нас средой. Ясно, что, какой бы метод мы ни использовали, шансы обнаружить истинные закономерности весьма малы, в наших теориях будет множество ошибок и никакой загадочный «канон индукции», базовый или нет, не может предохранить нас от этих ошибок. А это как раз и говорится в моем отрицательном ответе на L1. Итак, поскольку из положительного ответа вытекает его отрицание, этот положительный ответ неверен.

Если кому-то захочется извлечь мораль из этой истории, он мог бы сказать: критический рассудок лучше, чем страсть, особенно в делах, касающихся логики. Но я вполне готов признать, что никогда ничего не удается достичь без некоторой толики страсти.

Проблема L2 — это просто обобщение проблемы L1, а всего лишь альтернативная формулировка L2.

Мои ответы на L2 и L3 дают четкий ответ на вопрос Рассела, потому что я могу сказать: да, по крайней мере в некоторых случаях можно считать, что бред сумасшедшего опровергается опытом, то есть проверочными высказываниями. (В других случаях этот бред может не поддаваться проверке и тем самым будет отличаться от научных теорий — именно в связи с этим возникает проблема демаркации).

Очень важно, как я подчеркивал в своей первой работе по проблеме индукции (См. прим. 2 к данной главе — Прим. перев.), что мой ответ на проблему L2 согласуется со следующей, несколько ослабленной формой принципа эмпиризма: Только «опыт» может помочь нам принять решение об истинности или ложности фактуальных высказываний. Потому что, ввиду L1 и ответа на L1, оказывается, что мы можем установить, самое большее, - ложность теории, а уж это действительно возможно, ввиду ответа на L2.

Аналогичным образом мое решение не противоречит научным методам; напротив, оно приводит нас к зачаткам критической методологии.

Это мое решение не только проливает яркий свет на психологическую проблему индукции (см. далее раздел 11), оно еще и проясняет традиционные формулировки проблемы индукции и обосновывает слабость этих формулировок (см. далее разделы 12 и 13.)

Мои формулировки и решения проблем L1, L2 и L3 построены полностью в рамках дедуктивной логики. Я показываю, что, обобщив проблему Юма, к ней можно добавить L2 и L3, а это позволяет сформулировать несколько более позитивный ответ на нее, чем ответ на L1. Происходит это потому, что с точки зрения дедуктивной логики подтверждение и опровержение при помощи опыта несимметричны. А из этого следует чисто логическое различие между уже опровергнутыми гипотезами и пока еще не опровергнутыми и предпочтительность последних перед первыми — хотя бы только с теоретической точки зрения, что делает их теоретически самыми интересными объектами для дальнейших испытаний.

ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 1 Объективное знание. Эволюционный подход

//design-for.net/page/glava-1-obektivnoe-znanie-evoljucionnyj-podhod

//design-for.net/page/problema-indukcii-filosofija